Мы в чём были (мокрее не станешь!) полезли в
реку. На острове разбили палатку, сожрали
полведра рожков с тушёнкой и легли спать. Всем
почему-то снился зачёт по матлогике... Мы шли, качаясь, к автовокзалу.
К автовокзалу мы шли, потому что ехать нужно было автобусом. Качались мы потому, что тащили рюкзаки с Покровки, из качаевского дома. Закачаешься...
Прохожие, которых задевала шефова пила, говорили про нас нехорошие слова. Пассажиры, которые путались в наших верёвках, тоже говорили про нас слова. И тоже преимущественно нехорошие.
Но ничто не могло выбить нас из приподнятого настроения. Мы впервые ехали сплавляться на плотах. Мы были взволнованы. Мы ехали и острили.
Саня Пинкин перестал острить первым. Он прикусил язык. Ямам было далеко до воздушных...
Шеф, рискуя языком, расспрашивал местных пассажиров. Пассажиры орали шефу в ухо. Шеф был задумчив, как золотая осень.
Мы вышли из автобуса, и небо раскололось. Пошёл дождь. И мы пошли. Зевс метал в нас свои дурацкие молнии, ветер сбивал с ног.
-Остров! Остров! - орал шеф. Ему хотелось приключений.
Мы в чём были (мокрее не станешь!) полезли в
реку. На острове разбили палатку, сожрали
полведра рожков с тушёнкой и легли спать. Всем
почему-то снился зачёт по матлогике...
Наутро мы посмотрели друг на друга и засмеялись: лица были усеяны комариными трупами...
Нам повезло: брёвна были совсем рядом, огромный залом.
-Какие же это брёвна, если они рядом!- с презрением сказал шеф. И мы пошли вверх по течению, оставив Пинкина кашеварить.
-Для успеха любого дела нужны три условия: первое, второе и компот! -строго сказал шеф Пинкину.
Брёвна нашли. Во-первых, они находились метрах в двухстах от реки. Во-вторых, они находились километрах в шести от стоянки. В-третьих, они были слишком хороши, чтобы быть ничьими (короче, их надо было воровать).
-Это то, что нам нужно! - сказал шеф и вонзил зубья неразведённой пилы в ближайшее бревно.
Брёвна пилили долго. Катили к реке ещё дольше. Солнце сияло. Лица тускнели. Кишки пели лебединую песнь.
К стоянке плыли на наспех сбитом плотике. Наслаждались, мочили ножки, хлопали ушками...
Наутро плот был
готов. Он получил звучное название
"Лохандра", в котором было что-то от
древнегреческого и что-то от корыта. О борт
символически кокнули бутылку из-под вермута,
толкнули плот... и сели на мель. Потом ещё на одну
мель. Потом ещё на одну.
Решили менять лоцманов. Сел на мель - сдавай руководство. Саня Пинкин не успел гордо выпрямиться на лоцманском насесте, а плот уже намертво сел на топляки. Плот сидел, а мы бегали по нему, пихаясь вагами. Град хлестал наши обнажённые спины. Северный ветер парусил наши мужественные животы. И - барон Мюнхгаузен вытянул себя за волосы - через два часа плот медленно, но верно пошёл вперёд.
-Тише едешь - дело мастера боится! - резюмировал шеф.
Плыли дотемна. Зарубки, которые мы ставили после каждой мели, испещрили всю гребь. А на другой день мелей уже не было. Мы с утра до темна глазели на скалы и надевали друг другу "шубы". Ещё через день непостижимым образом кончились деньги.
-Подсчитали - прослезились! - радовался шеф. Отныне на первое всегда были рожки с маслом, на второе - рожки с тушёнкой, а на третье - сухой кисель.
Плыли беспечно.
-Гляньте, залом! - сказал как-то Лёша.
-И впрямь - залом, - сказал Серёга.
-Ну и что, залома не видели? - буркнул Саня.
Шеф скромно тасовал колоду.
-Гляньте, нас на него несёт, - сообщил Лёша.
-И впрямь - несёт, - сказал Серёга.
-Ну и что, ни разу не несло? - буркнул Саня.
Шеф зевнул и начал сдавать карты.
-Гляньте, переворачивает нас, - обрадовался Лёша.
-И впрямь - переворачивает! - сказал Серёга.
-Ну и что, ни разу не... - начал Саня.
Плот встал на дыбы. Мы дружно сиганули на залом.
-Фотоаппарат моей любимой тётушки! - скорбно вопил Пинкин.
Туз пик, покачиваясь на волнах, плыл в Усть-Ману, чтобы там, впав в великую сибирскую реку Енисей, проделать путь к Ледовитому океану. Мы почесали свои безалаберные головы и стали переворачивать плот. До Каракуши оставалось восемьдесят километров...
© Алексей Бабий 1972