Мечта сбылась: я сидел на нарах.
Нары были узкие, железные, двухэтажные. А сам карцер был размером в два трехстворчатых шкафа. Или, еще нагляднее: возьмите железнодорожное купе, на уровне третьей полки сделайте потолок, вдоль купе, сантиметрах в десяти от полки, поставьте стену, вместо окна сделайте дыру ладони в две шириной, а дверь навесьте обитую железом, с зарешеченной дырой - "кормушкой". Вот вам и "полулюкс": карцер на двоих. В этом БУРе (бараке усиленного режима) есть камеры и побольше. Но у меня душа прикипела именно к этой. Потом скажу почему.
Сюда, в лагпункт номер 7 бывшего Краслага, Красноярский "Мемориал" выезжал уже два раза: в апреле, когда наши литовские друзья просили уточнить расположение лагеря, в котором в сороковых полегли тысячи их соотечественников; и в августе, когда была совместная экспедиция "Мемориала" и краеведческого музея. Ребята привозили потрясающие вести: концлагерь развалился, но многое цело, можно обмерить, увезти кое-что: одна дверь от БУРа чего стоит, с глазком и "кормушкой"! Какой же "мемориалец" устоит - от бывших "зеков" вроде бы все знаешь, но лучше один раз увидеть ...
И вот я сижу на нарах. От любопытства, возбуждения даже не осознается, что это все - всерьез. В голову лезут всякие глупости: "Сижу на нарах, как король на именинах", "Сижу на нарах я, в Нарофоминске я". И так далее. Рядом переговариваются "мемориальцы" и "краеведы": обсуждают, как половчей отпилить нары. А потом - как обвал: ведь карцер-то натуральный! Ну ладно, нары тогда, кажется были деревянные, а стены и прочее - оттуда, из сороковых... И в этом самом "купе" не один доходяга стал трупом, и его выволокли за ноги, погрузили на телегу да и зарыли на том самом стрельбище... И тот, кого нашли Литовские друзья называли Президентом, тоже посидел тут...
Это сейчас его называют Президентом, из уважения к его возрасту и опыту. А тогда, в 1941, это был семнадцатилетний паренек, по имени Витаутас. Я попытался влезть в его шкуру, поставить себя на его место. Мне было легче: я сидел на тех же нарах. Вам будет немного трудней, но вы тоже попробуйте.
Итак, вам семнадцать лет, и вы живете в небольшой, но независимой стране. Не так чтобы очень хорошо, но не так уж и плохо: во-всяком случае, по своему. У вас есть девушка, вас обуревают всякие юношеские проблемы, жизнь идет. В один прекрасный момент вы видите на улицах чужие танки. Соседняя страна решила защитить вас от всех прочих стран. Взрослые объясняют это по-разному: в газетах пишут, что это дружеская помощь, родители говорят, что это вражеская оккупация, а кое-кто из соседей убеждает вас, что это нечто среднее - например дружеская оккупация, или вражеская помощь. О стране ходят противоречивые слухи: не то там построен рай на земле, не то полномасштабный ад. Вам семнадцать лет, вы в этом не очень хорошо разбираетесь. Существование этой страны, нравы и порядки в ней для вас - нечто отвлеченное. Ну, много ли внимания обращает нынешний семнадцатилетний, скажем на Китай? Или на Чили? Может быть, вы даже ничего против этих танков не имеете. Ведь, скажем, в Западной Украине тоже многие были рады советским войскам: натерпелись при поляках. Но уж потом, когда познакомились с расстрелами, ссылками, и прочими "прелестями" сталинщины...
Так вот, вам, как и Витаутасу, семнадцать лет, и вы не знаете, чего вам ждать от новой власти. Зато власть хорошо знает, что ей нужно от вас. Вас вылавливают ночью, как зверя, запихивают в вагон для скота, и отправляют в суровую и неизвестную страну под названием Сибирь, где используют в качестве раба. Попробуйте-ка себе это представить!
Даже для русских это было дикостью в тридцатых, хотя их уже 20 лет обрабатывала пропаганда, хотя страх и апатия уже въелись в их гены под все увеличивающемся прессом репрессий, хотя их жизнь по ту сторону колючки мало отличалась от жизни по эту. Даже им, давно свыкшимся со своей несвободой, зажатых пропиской, ГПУ, чистками и проработками, и то было дико стать СОБСТВЕННОСТЬЮ, рабом, которого на проверках, как негров заглядывая в зубы, отбирали лагерные поставщики рабочей силы. У них было время привыкнуть и меньше дистанция между волей и неволей.
А каково было "прибалтам", живших 20 лет свободно и сразу попавших в дикий, вывернутый наизнанку мир?
Вам, давно дошедшим до такой жизни, когда использование в качестве дармовой рабочей силы не вызывает протеста (вас могут и улицы послать мести, и картошку убирать - и будь вы хоть трижды профессор, пойдете без звука), вам это представить не то, что тяжело: невозможно!
И, когда читаешь сейчас в газетах умилительные рассказы о том, как дружно жили в приполярных поселках латыши и русские, и как им (латышам) было хорошо и тепло от нашего интернационализма, и почему это они нас, таких хороших, не любят, - оторопь берет. Не спорю, жили действительно дружно: простые люди всегда найдут общий язык, но должны ли прибалты сказать спасибо нам за то, что им дали возможность убедиться, что в Сибири есть хорошие люди? Именно нам, русским, потому что революция - это была наша затея. Это мы ходили со знаменами, это мы рубили друг друга в гражданской, это мы скандировали "смерть изменникам и шпионам", и увлеченно истребляли сами себя. Все эти проблемы были нашими, внутренними проблемами: мы напортачили, нам и отвечать. А в это время прибалты строили свое будущее по своему разумению, и когда пришли мы со своими внутренними проблемами, и обрушили эти проблемы на латышей, литовцев и эстонцев, для них-то эти проблемы были ВНЕШНИМИ! И они отчасти правы, когда предъявляют счет не просто Сталину, а всем нам. Согласитесь, это разные вещи: или ты сам по неразумению своему, упал в яму, или же тебя силой заволок туда неразумный твой сосед! Кого винить?
Вот что приходит в голову, когда посидишь на нарах. Все-таки прав был тот капитан МГБ, о котором мне рассказывал один бывший "зек". Этот "зек", (а тогда просто Дима), жил в Молдавии и нашей жизни не успел попробовать. И капитан, познакомившись с ним в 1945 году, сразу сказал: "Несоветский ты человек! Надо тебя за Урал отправить. Там сразу поймешь, что к чему". И дал Диме десять лет Норильлага для адаптации к советскому образу жизни. "Спасибо ему!" - говорит нынче бывший несоветский человек: "Если бы не Норильлаг, был бы я до сих пор дураком, как мой брат: он еще на что-то надеется!".
Вот и Витаутас, если и питал до сих пор какие-то иллюзии, в этом карцере их оставил. Зато приобрел знание русского языка. Мы говорили с Президентом откровенно, и он признался: умом все понимает, знает и любит многих русских, но все же... он все же призвуках русской речи вздрагивает. Из русских слов первыми он узнал "конвой", "развод", "баланда". Первая русская фраза, которую он стал понимать: "Шаг влево, шаг вправо - конвой стреляет без предупреждения".
Вспомним: тем, кого во время войны угоняли на работу в Германию, тоже нелегко далось понимание того, что есть немцы - и есть немцы. И сейчас приходится объяснять детям, что на нас напали не НЕМЦЫ, а ФАШИСТЫ. Это при том, что война была сорок пять лет назад и победили в ней МЫ.
...Карцер мы обмерили, нары отпилили, взяли дверь и решетку, и даже парашу взяли. Воссоздадим в натуральную величину - приходите в краеведческий музей, посмотрите, поразмышляйте: о национальном вопросе, о принципах, которыми нельзя поступаться, и много еще о чем...
Брошенный лагерь производит ужасное впечатление. Вроде бы все развалилось: покосились столбы, завалились бараки, жилая зона заросла бурьяном. Но ступишь шаг - колючка, в изобилии валяющаяся в траве, хватает за джинсы. Истомилась от долгого ничегонеделания...
Или тот же БУР: снаружи развалюха, зато внутри - минимальный ремонт, и принимай постояльцев! Потолка нет, но стены прочны, решетки приделаны навек (уж попотели, пока отодрали пару в качестве экспонатов!), и вообще, наш бронепоезд еще на запасном пути. Здесь это понимаешь особенно хорошо - ведь седьмой лагпункт функционировал до 1981 года. И мы знаем, что в 1981 году не одни лишь уголовники сидели в лагерях...
Но что я все о седьмом лагпункте: одной из целей третьей экспедиции "Мемориала" было: найти восьмой лагпункт.
(не закончено)
© Алексей Бабий 1989