(посвящается Олегу Кобытеву, большому любителю творчества Гессе – и моего тоже:о)
Любителей историй про три тонны презервативов ждут тяжелые времена: я перечитываю четырехтомник Гессе и намерен делиться впечатлениями. Будет как минимум три выпуска.
Я не литературовед и потому намерен именно делиться впечатлениями, а не анализировать произведения.
Влияние творчества Гессе на мое собственное творчество велико. Пару недель назад я убедился в том, что влияние на самом деле еще больше: свой рассказ «Скучно в городе Пекине» я, сам того не подозревая, слямзил у Гессе. Ну, если быть совсем точным, то «Скучно в городе Пекине» у меня вполне отчетливо ассоциируется со «Степным волком», я даже по тексту раскидал опознавательные знаки. Ну, вот, самый явный:
«И, кстати, вспомнил я, ведь именно так вылечили Гарри, степного волчару, брата твоего по крови. Именно так, и именно от этого. Приходит это Гарри как-то домой, а там в постели - этакий бутон (не помню, как звать: не то Мария, не то Гермина).»
Но оказалось, что тут был не только и не столько Степной волк...
Впрочем, давайте по порядку.
По правде говоря, в первый раз «Курортник» не произвел на меня впечатление. Ну, понравился, но не более. Я читал его в начале восьмидесятых, в одном томе со «Степным волком». Видимо, «Степной волк» его напрочь заслонил, потому что о «Курортнике» я ничего не помнил, кроме того, что Гессе ездил в Баден-Баден. Сейчас, перечитывая «Курортника» заново, я был потрясен. Во-первых, точностью описания курортных нравов, которые, оказывается, мало меняются во времени и пространстве: то, что Гессе рассказал о предвоенном Баден-Бадене, вполне соответствует нынешней Белокурихе. Даже то, что врачи называют бальной реакцией, описано с точностью истории болезни.
Во-вторых, практически полным совпадением идеи «Курортника» Гессе и моего «Пекина». Поскольку «Курортник» был написан гораздо раньше, сплагиатил, видимо, я, а не Гессе:о) Сюжет вообще для Гессе типичен: вот есть некий одинокий маргинал, ищущий свой путь, думающий и возможно, даже, пишущий, и есть остальные люди, живущие своими достаточно мелкими заботами и удовольствиями, - в общем, автоматической жизнью. Когда я говорю «одинокий», я имею в виду не бытовую одинокость. Человек может иметь семью (причем прекрасную), друзей, коллег, но тем не менее быть смертельно одиноким, потому что он ясно осознает, что ему с остальным человечеством не по пути. И он, в принципе, уже перепробовал все пути сближения с этим самым остальным человечеством и понял, что это сближение невозможно.
Так вот, «Пекин» тоже об этом. Причем сам я понял это уже после того, как его написал. Как и «Курортник», это рассказ о попытке установить контакт между двумя цивилизациями. Разница только в том, что герой Гессе оказывается как бы незаметно втянутым (я бы даже сказал – засосанным) этим чужим для себя миром, и потом с усилием от него освобождается, а мой - наоборот, сделал отчаянную и безуспешную попытку очередного контакта. Которая провалилась. В очередной раз. И герой уходит раздавленный, заклиная себя, что уж этот-то раз будет последним, зная, что он все равно будет не последним.
Но совпадение героев просто поразительное. Когда я в ноябре этого года перечитывал «Курортника», то видел там просто целые тирады, которые говорит не Гессе, а мой Коля Старков (иногда – практически слово в слово). Я сильно подозреваю, что на самом деле «Курортник» все же отпечатался в моем мозгу, а потом, через много лет, вылез вдруг вот таким боком.
Кстати, на самом деле я хотел написать рассказ о курортных нравах. Может быть, даже юмористический. И серьезно к нему готовился, при каждой поездке в Белокуриху записывая детали, фразы, ситуации.
Сколько колоритных историй я узнал в Белокурихе, сколько персонажей так и просились “на перо”! Например, история шестидесятилетней бабки, которая внезапно нагрянула в санаторий и застала своего деда с другой бабкой, и гоняла его вокруг корпуса, охаживая клюкой! Или придурковатый дед, непрерывно рассказывающий байки в радонолечебнице - о том, например, как залетел не в свою кабину, а там женщина в ванне! И всё смачно, хорошим живым языком с прибаутками. Это у него я позаимствовал фразу “Думал, в юбке розовой, а это пень березовый” для рассказа «Гуд бай и в небо». А самоуверенный и громкоголосый мужик лек сорока, у которого к футболке (!) был привинчен вузовский ромбик! Это ж такая деталь, сразу видно человека!
А потрясающие рассказы моего соседа, пятидесятилетнего трудяги из совхоза, за всю жизнь никогда не изменявшего жене, а в Белокурихе за неделю переспавшего с четырьмя - каждый раз нечаянно, не прикладая каких-нибудь специальных усилий. Он приходил заполночь, влезал в окно и рассказывал мне всё до последней подробности, не переставляя удивляться и восхищаться: оказывается, бабы все такие разные в постели, а он узнал это так поздно! Сколько было золотых деталей: например, ростику он был небольшого и потому рассказ о партнерше он начинал так: “Ну вот, смотрю, стоит, метр пятьдесят пять где-то..”. Член у него тоже был небольшой (о чём он мне сообщил так же наивно-доверчиво), и одну из его пассий это особенно радовало: с мужем ей было больно. Как раз с ней сосед, за неимением подходящего места, имел соитие поздним вечером в беседке, и комары так жарили их задницы, что придали обоим невиданный пыл. Ну, это был большой взрыв, сказал сосед. Это был такой взрыв, повторил он мечтательно.
Вот о нем-то я и хотел написать рассказ. А написал совсем о другом. Сосед вообще в рассказ не вписался, вместо него я вставил Петро, а это совсем другой тип, гораздо более типичный для курорта. И вообще, нетрудно заметить, что ничего из вышеперечисленного в рассказ не попало. Хотя попали (вполне реальные) тетки за моим столом в столовой, песня «Белокуриха-река, быстрое течение, а радон без мужика – это не лечение» и многие другие детали курортной жизни. Попала даже песня «Ты скажи, че те надо», которая на тот момент никому не была известна и только лет через шесть вдруг стала хитом в исполнении «Балаган лимитед»..
Короче, задумка была, но не было сюжета, не было идеи, не было героя. Надо было не повторить какую-нибудь “Даму с собачкой” к тому же. Долго всё это варилось в голове, но выплеснулось в самых неподходящих условиях, в промёрзшем люксе в Абакане, во время двухнедельной командировки, когда я нес компьютерную грамотность абаканскому заводу по производству швейных машин. Люксы не отапливались – на стояке был пузырь, а сантехник запил. Стоял ноябрь, минус двадцать на улице и чуть теплее в номере, но я не перебирался в теплый двух- или трёхместный, потому что там надо было о чём-то разговаривать с соседями. Я страшно не люблю разговаривать в гостиницах и поездах, поскольку темы этих разговоров мне абсолютно неинтересны. Ни автомобили, ни рыбалка, ни бабы, ни зарплата (а в последнее время мне стали невыносимы даже разговоры о компьютерах). Поэтому я предпочел жить в неотапливаемом номере, но без соседей (оцените степень мизантропии!). И, кстати, кто читал «Курортника», тут же вспомнят на этом месте главу «Голландец». Совпадение просто один в один!
И вот “Пекин” полез из меня однажды ночью, когда я уже пригрелся, лёжа полностью одетым, в пуховике и под одеялом. Я ворочался, ворочался, но фразы, ядрёные и крепкие, так и пёрли наружу. Я, матюгая музу, встал, завернулся в одеяло и, отогревая во рту замерзающую авторучку, начал строчить на каких-то случайных листках (кажется, на обратной стороне собственных методичек). Всё неслось готовыми кусками, я успевал записывать, но не успевал понимать написанное. Почти половину рассказа я написал за эту ночь. К утру я выдохся и даже пару часов поспал, но едва приехал с занятий, тут же бросился к столу - читать. Рассказ меня ошеломил. Он был совсем не о том, о чём я собирался написать. Он был настолько не о том... Во всяком случае, это не был рассказ о Белокурихе, и это не был курортный роман. Это вообще был рассказ не про любовь. Это был рассказ о неудавшейся попытке контакта двух цивилизаций. Дописывая (а точнее – домучивая) рассказ (я не успел его закончить в командировке), я сказал об этом в предпоследней главке уже открытым текстом. И все равно мало кто понял, что к чему. Народ, в большинстве своем, считает «Пекин» юмористическим рассказом о курортном романе.
Еще одно любопытное совпадение: у героев «Курортника» и «Пекина» даже заболевания совпадают. У Гессе – ишиас, у Старкова – остеохондроз. В принципе, это одно и то же. Во всяком случае, по ощущениям. Но вот Гессе описывает свою болезнь со знанием дела. А я в момент написания «Пекина» об остеохондрозе не знал ничего, кроме названия. Я допытывался у знакомых больных, что они чувствуют. Это было всё равно, что слепым ощупывать слона. Один говорил: голова болит. Другой - в ногу стреляет. А главный герой у меня должен был страдать остеохондрозом, это самый распространённый диагноз в Белокурихе. В 1994 году я узнал на себе, что это такое, - и мигом нашёл нужные слова, и успел в последний момент вставить их в уже свёрстанную книжку “Полночное солнце”, где, собственно, “Пекин” впервые и появился. Вот эти слова:
«Кажется, остеохондроз я словил там же. Кошмарная болезнь. Представьте, что у Вас в заднице болит зуб. Во рту - просто пошел бы и вырвал. А что делать с задницей?»
Сравните у Гессе: «... по меньшей мере трое или четверо коллег-ишиатиков, их легко было распознать по опасливому подтягиванию зада, нерешительной поступи и несколько беспомощной и плаксивой игре физиономии, сопровождавшей их осторожные движения».
О, как это знакомо!
Кстати, остеохондроз мне в Белокурихе вылечили-таки. Правда, не ваннами. Есть такая славная штука, называется «Анатоматор». Десять сеансов – и вы на годы забудете, что такое ходить на карачках. Не знаю, есть ли такая штука где-нибудь в Красноярске, но если есть – ломитесь все туда. Я специально пишу об этом, потому что знаю, как много народа мучается этой болезнью и какими зверскими методами они пытаются лечиться, причем безуспешно. Мне запомнился радикальный метод, который применил ко мне Володя Хрусталев. Я буквально приполз к нему на карачках. Он воткнул мне в уши штук двадцать игл и спросил: «Ну, как?». Ты знаешь, сказал я, у меня в ушах такая боль, что про спину я вообще забыл. Из глаз просто искры сыплются пополам со слезами. Что и требовалось, удовлетворенно сказал Вова.
Впрочем, все-таки к параллелям. Напоследок попробуйте догадаться, какие из этих фрагментов – из «Курортника», а какие – из «Пекина»:о)
«Другое развлечение, к которому я здесь стал привыкать – это кинематограф. Я провел несколько вечеров в кино, и если в первый раз я пошел туда только затем, чтобы как-то уединиться, избежать докучливых разговоров и вырваться из-под наваждения голландца, то во второй раз отправился туда уже ради удовольствия, ради рассеяния (вот и я приучился к словечку «рассеяние», раньше вовсе отсутствовавшему в моем лексиконе). Я был там неоднократно , совращенный соблазнительной для глаз сменой картин, утратив всякую разборчивость, не только безропотно мирился с самым возмутительным и неряшливо состряпанным суррогатом искусства псевдодраматизма, наряду с ужасающей музыкой, но терпел и зловредную, как физически, так и духовно, атмосферу зрительного зала.»
«Что-то в моем творчестве появились фаллические мотивы. Я полагаю, что это - тлетворное влияние Запада. В промежутках между процедурами я иногда заглядываю в видюшник, а там крутят одну эротику: чего же еще крутить на курорте? Свежие идеи я, кстати, беру на заметку. Вернусь домой и непременно использую. Ты где был, скажет жена, на курорте или на курсах повышения квалификации? На курсах, хмыкну я: вечером теория, ночью практика. И пусть она догадается, шучу я или нет.
Самое смешное - что шучу.»
«Получив поражение сразу на двух любовных фронтах, моя соседка по столу с горя умотала в город. Мы с Марьей Ивановной и Надеждой Петровной ведем светские беседы из серии "для тех, кому за сорок". Они скармливают мне соседкину порцию. Неплохие, в общем, тетки.
Они говорят:
-о том, что в прошлом году ягоды было много, а грибов мало, но пару ведер Марья Ивановна все же засолила;
-о том, что дочь у Надежды Петровны невезучая, от одного мужа ушла сама, а второй ее бросил;
-о том, что под Ойшей было крушение поезда, и разбилась цистерна со спиртом, так мужики лакали из луж;
-о том, что Надежда Петровна купила себе на базаре кофточку, ну такую славненькую, а она через неделю полезла;
-о том, что если рис отварить в четырех водах, сливая сразу, как закипит, в нем сохраняются всякие полезные свойства;
-о том, что... ну, и так далее. «
«Еще немного, и я начну читать списки приезжих на воды (из всех времяпровождений пациентов последнее для меня самое загадочное), буду часами обсуждать с фрау Мюллер ее ревматизм и все виды помогающих от этой болезни травяных настоев, буду посылать друзьям открытки с новобрачными или отважными людьми-бурлаками»
«Клещи - это минус, но и плюс. Из-за клещей в лес не ходит публика. Поэтому туда хожу я. Курортная публика смотрит "Богатые тоже плачут" и читает Анжелику вперемежку с Ивановым, который Анатолий. Курортная публика громко и фальшиво хохочет. Курортная публика жрет все подряд, покупает что попало, торчит изо всех окон, со всех скамеек, из-под каждого куста. Курортная публика... да что там говорить - можно подумать, вы не видели курортной публики!»
«Нет, быть заодно с этим миром, к нему принадлежать, пользоваться в нем признанием и чувствовать себя хорошо – не для меня, заказано мне, есть грех против всего доброго и святого, что мне известно и участвовать в чем для меня счастье. И лишь потому, лишь из-за того, что я сейчас совершаю этот грех, из-за того, что я заодно с этим миром и его приемлю, мне сейчас так тошно!»
«Автобус, наконец, пришел. И прощание, было дело, проходило в нужном стиле, но Люся чуть все не испортила: на полуслове, на полусмехе, бросилась мне на шею - и ну рыдать! Я сказал: "Ну, ну" и отодрал ее от себя со всей твердостью, на которую только был способен. Она села в автобус, и он уехал. И, будь я героем нашего времени, или хотя бы героем наших фильмов, я бы, может быть, кинулся бы вслед и загнал бы чьего-нибудь "жигуленка". Но я пошел в свою комнату и лег спать. Во сне жизнь проходит немного быстрее.»
Ну вот, вы и после этого будете утверждать, что не спер повесть у Гессе? :о)
Опубликовано: "Сталкер"
© Алексей Бабий 1999