Из «лишенцев» в «спецпоселенцы». 1928-1934 гг.

А.А. Бабий

Эта работа не претендует на широкие исторические обобщения. Автор в процессе подготовки Книги памяти жертв политических репрессий Красноярского края[1] проработал более 13000 дел в фондах лишенных избирательных прав в районных архивах. Помимо основного материала – списков т. н. лишенцев по районам, был и побочный продукт – массив откопированных документов, свидетельствующих о разных сторонах жизни и судьбах этих людей, о тех последствиях, которые имело для них лишение избирательных прав и «раскулачивание». Именно эти документы низового уровня – из сельсоветов и райисполкомов – легли в основу статьи. На взгляд автора, районные фонды лишенных избирательных прав несправедливо обойдены историками[2]. Между тем, заслуживает внимания сама процедура раскулачивания, «кухня», которую как раз такого рода документы позволяют рассмотреть подробно.

Закон РФ от 18.10.1991 N 1761-1 (ред. от 09.03.2016) "О реабилитации жертв политических репрессий" не рассматривает лишение избирательных прав как политическую репрессию и, следовательно, как основание для реабилитации[3]. Да и в общественном мнении его принято считать незначительным ущемлением прав и свобод: мол, я тоже никуда не избираюсь и голосовать не хожу, какая же это репрессия? Это не так. Лишение избирательных прав влекло за собой ущемление прав и свобод, включая право на жизнь.

Но сначала рассмотрим историю вопроса.

До 1927 г. избирательным правом не могли пользоваться в основном «бывшие»: бывшие офицеры и служащие полиции, торговцы и владельцы предприятий. И, конечно, служители культа, как в прошлом, так и в настоящем. Это был вполне объяснимый «люстрационный» процесс, основанный на классовом подходе. Поражались в правах также люди, живущие на «нетрудовые доходы» и применяющие наёмную силу, но с важным уточнением: «с целью извлечения прибыли», т.е. к ним не относились крестьяне, использующие в своем хозяйстве наёмный труд как подсобный, тем более что существовали т.н. батрачкомы, батраческие комитеты, в которых можно было нанять работников и официально оформить договор с ними.

С 1927 г. (а фактически – с 1928, когда настала пора уплаты налогов за 1927 г.), ситуация изменилась. Согласно статье 15 «Инструкции о выборах городских и сельских Советов и о созыве Съездов Советов», утвержденной декретом ВЦИК от 4 ноября 1926 г., лишению избирательных прав отныне подлежали и «земледельцы, применяющие наемный труд, расширяющий их хозяйство за пределы трудового», «имеющие наряду с земледельческим хозяйством собственные или арендованные промысловые и промышленные заведения и предприятия ˂…˃ с применением постоянного или сезонного наемного труда», «занимающиеся наряду с земледельческим хозяйством скупкой и перепродажей скота, сельскохозяйственных и иных продуктов», а также «лица, закабаляющие окружающее население путём систематического предоставления в пользование имеющихся у них сельскохозяйственных машин, скота и проч.»[4]. Новый закон не только расширил круг лиц, не допущенных к выборам, но и имел обратную силу: формулировка «лиц, прибегавших или прибегающих в настоящее время к наемному труду с целью извлечения прибыли» позволяла лишать избирательных прав и за использование батраков до 1927 г. К сохранившимся в архивах жалобам крестьян часто прилагаются договоры с батраками, зарегистрированные в батрачкоме, расписки о том, что работа оплачена в полном объёме. Крестьяне искренне недоумевали: «Мы играли по тем правилам, которые вы же сами придумали, в чём наше преступление?» «Правила изменились» – отвечали им.

Криминальным стало, как видим, владение любым производством, включая сепаратор, маслобойку, мельницу и т.п. Несмотря на то, что в инструкции оговаривалось «с применением постоянного или сезонного наемного труда», на практике для лишения избирательных прав было достаточно наличия собственного производства, даже если крестьянин использовал его только для потребностей своего хозяйства и не прибегал к наёмному труду.

За время НЭПа многие крестьянские хозяйства поднялись и смогли купить, хотя бы в кредит, сельскохозяйственную технику – сеялки, жатки и даже трактора[5]. Это резко повысило производительность труда, сев и уборка проходили гораздо быстрее, а освободившуюся технику сдавали в аренду – за деньги или продукцию, а нередко и за живой труд. Это было взаимовыгодное сотрудничество, однако по инструкции о выборах оно трактовалось как «закабаляющее», а доходы от аренды – как «нетрудовые». Торговля, даже собственной продукцией, а также сдача в аренду помещений, как производственных, например амбаров, так и частных (сдача жилья), тоже стали считаться нетрудовыми доходами и были причиной лишения избирательных прав, что особенно ударило по городским жителям. Всё это резко увеличило количество лишенцев. Если до 1928 г. их списки даже в больших сёлах легко умещались на одной странице, то теперь они стали многостраничными, нередко занимая несколько листов формата А3.

Индивидуальный налог

Лишение избирательных прав в деревне имело серьёзные экономические последствия. Прежде всего потому, что стало определяющим признаком «кулака»: критерии, в соответствии с которыми хозяйство считалось «кулацким», еще раз уточненные в постановлении СНК СССР от 21 мая 1929 г., были ровно те же самые, что и для выделения «Инструкцией о выборах» 1926 г. в среде крестьян «отдельных категорий граждан», которые не могут пользоваться избирательными правами. Для таких хозяйств, согласно Постановлению ЦИК и СНК от 21 апреля 1928 г. «О едином сельскохозяйственном налоге», этот налог (ЕСХН), который рассчитывался исходя из количества земли, скота и т.п., заменялся налогом индивидуальным – весьма произвольным и обычно превосходящим ЕСХН в разы, а иногда и на порядок[6].

Если крестьянин выплачивал индивидуальный налог – хозяйство разорялось. Если не выплачивал – осуждался за неуплату. Лишение избирательных прав, таким образом, вело к обнищанию, а в случае неуплаты налога – и к лагерному сроку: ст. 60 (неплатеж в установленный срок налогов или сборов по обязательному окладному страхованию) – до года лишения свободы, ст. 61 (отказ от выполнения повинностей или производства работ, имеющих общегосударственное значение,) – до двух лет лишения свободы[7]. По этим статьям Уголовного Кодекса также реабилитация не проводится.

Вот динамика хозяйства единоличника, продержавшегося до 1932 года: из пяти лошадей не осталось ни одной, из четырёх коров – одна, посевы уменьшились в три раза (илл. 1).

Илл. 1. Архив г. Ачинска. Ф. 295. Оп. 1-С. Д. 1352. Л. 4.

Чтобы понять, как именно рассчитывался индивидуальный налог, разберём конкретный случай. В Енисейском районе Восточно-Сибирского края четыре крестьянина решили сэкономить и поставили временную мельничку на льду – только для себя, на сторону не работали. Один из них, Мельников, организовывал процесс – о нем и пойдет речь. «Доброжелатель» из односельчан сообщил о мельнице налоговой комиссии. Прибывший из райцентра фининспектор тут же пересчитал налог на индивидуальный (илл.2).

Сначала заглянем в нижнюю часть документа. Мельников до этого уже уплатил единый сельхозналог (ЕСХН) «по трудовому хозяйству»[8] как обычный единоличник, исходя из размеров его пашни, количества крупного рогатого скота и т.д., – 109 руб. 30 коп. Это означает, что его расчётный доход был в пределах 300-400 рублей – ЕСХН составлял примерно треть дохода. Помимо ЕСХН он уплатил:

• страховое обязательство (т.е. обязательное окладное страхование посевов, строений, тяглого и крупного рогатого скота) 38.50 руб.;
• самообложение (т.е. отчисления в местный бюджет) 109 руб. (ЕСХН*1);
• единовременный налог на единоличника 218 руб. (ЕСХН*2)
• культурный сбор (единовременный сбор на нужды хозяйственного и культурного строительства в сельских районах) 190.75 руб

Итого 665 рублей 25 копеек (фининспектор ошибся на 30 копеек, конечно, в большую сторону). Будучи не лишенцем, а «всего лишь» единоличником, Мельников, как видим, уже должен платить налоги, превосходящие его расчётный доход. Запомним эту цифру.

А теперь мановением руки районного чиновника Тимофей Мельников превращается из обычного единоличника в кулака. Основание – владение мельницей. Неважно, что временной, что вскладчину, что без наёмной силы.

Смотрим в верхнюю часть документа. Рассчитываемая сумма налога по каждой позиции умножается на два – если лошадь по ЕСХН «стоит» 16 рублей, то при индивидуальном обложении – 32, корова – не 17 рублей, а 34. Сюда же добавляются довольно произвольно рассчитываемые неземледельческие заработки (в том числе от мельницы) – и расчётный доход получился уже 2119 рублей, а индивидуальный налог с него – 840 рублей.

Но этим дело не заканчивается. Плюс к этому налогу Мельников обязан уплатить:

• 112 руб. по страховому обязательству (втрое больше);
• 1680 руб. самообложения (индивидуальный налог умножается не на 1, а на 2);
• 3360 руб. единовременного сбора (индивидуальный налог умножается не на 2, а на 4);
• 1680 руб. культурного сбора самообложения (индивидуальный налог умножается на 2).

Итого 7672 руб.

Илл. 2. Енисейский районный архив. Ф. Р-162/Р-2. Оп. 4. Д. 158. Л. 19.

Конечно, Мельников такой налог не выплатил, и у него конфисковали все имущество. Мог бы ещё и сесть по 61-й статье за неуплату налогов. По ней сидело немало крестьян, которых, как и Мельникова, никто не считает жертвами политических репрессий. Они до сих пор проходят в статистике по графе «Экономические преступления». А ведь задача решалась вполне политическая — выдавить единоличника из деревни.

Лишенцы в городе

Если до 1928 г. лишали избирательных прав главным образом «бывших», то теперь основной причиной лишения стали «нетрудовые доходы», которые трактовались очень широко. Сдача комнаты в аренду, торговля на барахолке (даже разовая) стали криминальным занятием. Кустари-одиночки не имели права нанимать помощников. Даже если лишенца не облагали индивидуальным налогом, в городе лишение избирательных прав было, по сути, «волчьим билетом». Такому человеку было трудно устроиться на работу, а при любых сокращениях и чистках он был одним из первых кандидатов. Никаким законом это не предусматривалось, но для начальника госконторы формулировка «засорил аппарат лишенцами» грозила серьёзными оргвыводами, вплоть до увольнения. Поэтому от лишенцев избавлялись из самосохранения.

Следует отметить любопытный факт: многие документы деревенских лишенцев (жалобы, заявления и т.п.) написаны совершенно платоновским языком, он его не выдумал, а брал из жизни. В то же время заявления городских лишенцев – абсолютно «зощенковские»:

Может-быть, контрольной комиссии показалась подозрительной моя столь громкая фамилия как «Гинзбург», но я полагаю, что за одной лишь фамилии нельзя решать суть и классовосознательность однородных однофамильцев, а посему просил-бы контрольную комиссию вновь рассмотреть мою просьбу и по заслугам оценить таковую. При сём прилагаю справку №70, из каковой можете убедиться, что я решительно не имею своим братом Якова Гинзбурга[10].

Но мне надо что то кушать а чтобы кушать надо работать а что бы работать надо иметь право а потому убедительно прошу дать мне право голоса чтобы меня не уволили из сторожей или бы по крайней мере дети бы не так гнушались[11].

Были места, в которые лишенцев не брали вообще, либо быстро «вычищали» – это, например, железная дорога или госучреждения (илл. 3).

Илл. 3. Архив г. Ачинска. Ф. 310. Оп. 1-С. Д. 247. Л. 8.

Большинство городских лишенцев – люди, выброшенные за борт, в том числе и бывшие «кулаки». Они пытаются как-то выжить, занимаясь кустарным промыслом, торгуя пирожками или серой, семечками, квасом, самодельным мороженым, сдавая комнату жильцам, – всё это советская власть приравнивала к преступлению и лишала за это избирательных прав, а значит, последних возможностей поддерживать существование, поскольку с таким клеймом уже почти никуда не брали. Приручение голодом – опробованный метод советской власти. Отсюда – и тон писем этих людей, сломленных, потерянных. Вот типичная жалоба по поводу «неосновательного» лишения избирательных прав «за спекуляцию» (илл. 4).

Илл. 4. Архив г. Ачинска. Ф. 310. Оп. 1-С. Д. 958. Л. 2.

«Адмссыльные»

Советская власть практиковала множество видов ограничения права проживания – «минуса», т.е. запрет жить в определённых городах, высылка, ссылка (срочная, вечная, повторная, послелагерная и т.п.). Ссылка широко применялась не только по политическим статьям, но и по общеуголовным, в том числе «за спекуляцию»: например, в учётной карточке лишенца было написано «адмссылка из Москвы на 3 года за продажу одного кротового пальто заграничного образца»[12].

Административноссыльные (как и осуждённые) автоматически лишались избирательных прав до момента освобождения. Не всегда они с этим мирились: так, в 1928 г. высланные в Ачинск на три года троцкисты (Мелнайс К.П., Волковыский М., Голодец М.Г., Козлов, Левин Л.И., Баркин И., Мильман Г.М., Черняк Я., Шафиков А.Ш., Юдин Р.) подписали протест против лишения их избирательных прав, за что получили уже лагерные сроки (илл. 5).

Илл. 5. Архив г. Ачинска. Ф. 295. Оп. 1-С. Д. 1354. Л. 1 (об).

В разных районах учёт высланных велся по-разному. Например, в Енисейском районе для политических ссыльных и для административных существовали отдельные списки, тогда как во многих других районах все ссыльные учитывались как «адмссыльные», хотя среди них были и явно «политические». В Енисейском ПП ОГПУ учетные карточки «политических» были разложены в картотеке по национальностям, этот же принцип соблюден и в приведенных ниже списках – «политические лишенцы» сгруппированы по национальности, а уже потом по алфавиту (илл. 6).

Илл. 6. Енисейский районный архив. Ф. Р-2. Оп. 1. Д.10. Л. 83.

Большинство раскулаченных крестьян высылали в отдельные «спецпосёлки», в то время как ссыльных других категорий распределяли в обычные сёла и города, и там ОГПУ передавало их имена в избирательные комиссии для внесения в списки лишенцев. В городах такие списки печатались типографским способом и вывешивались на избирательных участках (илл. 7).

Илл. 7. Архив г. Ачинска. Ф. 310. Оп. 1-С. Д. 957.

Служители культа

Служители культа попадали в списки лишенцев независимо от того, были ли они действующими или бывшими. Единственная возможность восстановить избирательные права для них – отречься от веры, причём обязательно через газету. Любое другое, даже публичное, отречение – не засчитывалось.

Характерно, что до 1928 г. лишались прав именно служители культа – священники, дьяконы, муллы и т.д. С 1928 г. лишенцами становились все, кто хоть как-то участвовал в церковной деятельности, а не был просто прихожанином, например церковные старосты. Преследование протестантских общин, до этого эпизодическое и касавшееся в основном пресвитеров, стало систематическим – участвовать в выборах запретили, например, баптистским начётчикам. Личные дела таких лишенцев хранят истории мученичества и истории предательства, переписку, полную достоинства, и переписку, состоящую из унизительных просьб.

В президиум Ачинского горсовета

гр-на г. Ачинска – по профессии – счетовода в настоящем и бывшего служителя культа в прошлом – Р<…> Григория Иннокентьевича

Заявление

Хочется, - будучи бесплодной смоковницей (в социалистическом строительстве) на закате дней своих, послужить Новой России, хотя-бы подтопкой из той смоковницы. Таковы заключительные слова отречения моего от сана протоиерея. Верный данному в отречении обязательству – в продолжении 3-х лет служил делу воплощения в жизнь идей Ленинизма. Отрешившись от сана, порвав связь с церковью, открыто заявил о том верующей массе – питавшей в то время доверие ко мне, - как порядочному священнику.

<…>Лишившись по независящим от меня причинам работы (место счетовода при столовой Ачинск II) безуспешно пытался получить таковую в предприятия г. Ачинска и его окрестностей – как по должности счетовода, так и в качестве чернорабочего, возчика, грузчика, конюха, кучера, водовоза, сторожа и т.п. Везде – куда ни обращался, получал устные или письменные отказы – по мотивам: «принять на работу нельзя в виду того, что гр. Р<…> лишен избирательных прав , – как бывший протоиерей (резолюция по заявлению зав. Отд. при Лесхимсоюзе). Обидные, незаслуженные оскорбительные реплики: «присасывающийся к советскому аппарату чуждый элемент», «поп – ему место в концлагерях, а он по учреждениям шляется», или при даче ответа на вопрос «где работал» – счетоводом в транспортной столовой – замечание «ишь, губа-то не дура – служить где повкуснее поесть – нам таких не надо».

<…>Убедительно прошу Горсовет принять к рассмотрению мои документы, дать заключение – в части допустимости возстановления меня в правах гражданства и о последующем не отказать уведомить меня, а пока оказать содействие в даче работы хотя бы на правах равных с лицами заключёнными и отбывающими принудительные работы. Лично я обращался в СибУЛОН в совхоз №1 ИТУ с просьбой о принятии на работу и получил отказ по мотивам: «нет статьи - принять не можем».

<…>

1933 г. 29 июля[13].

«Тылоополченцы»

Избирательных прав лишался не только глава семьи, но и все ее члены, достигшие совершеннолетия. Это также имело последствия. У детей лишенцев были проблемы с поступлением в учебные заведения (особенно высшие), да и с устройством на работу. Хотя существовали лишь некоторые формальные ограничения[14], чаще в организациях руководствовались все тем же принципом «как бы чего не вышло» – лишенцы стали «токсичной» группой населения, с которой опасались иметь дело.

Сын лишенца, достигнув совершеннолетия, и сам автоматически становился лишенцем. Лишенные избирательных прав граждане тоже подлежали призыву, но не в армию, а в т.н. тыловое ополчение, где они выполняли сугубо хозяйственные задачи[15]. Оружие в руки им не давали, что было специально зафиксировано обидной формулировкой «лишен права защиты СССР с оружием в руках» в «Свидетельстве обязанного службой в тыловом ополчении» (илл. 8-9). Свидетельство тылоополченца, в отличие от красноармейской книжки, было белого цвета, откуда и родилось понятие «белобилетник», которое в наши дни приобрело совсем другой смысл. Так же, как и само «тылоополчение», которое в 1937 г. было преобразовано в строительные части РККА, иначе говоря — «стройбат».

Илл. 8-9. Енисейский районный архив. Ф. Р 2. Оп. 4. Д. 12. Лл.17-18.

По инструкции запрещалось лишать избирательных прав те семьи, члены которых служили в настоящий момент в РККА, однако нередко инструкции все же нарушались и сын тут же превращался из красноармейца в тылоополченца. Их использовали на «работах оборонно-стратегического назначения». Это очень расплывчатая формулировка, которой могло обозначаться как строительство дорог, так и работа в шахте. Как показали исследования С.А.Красильникова о положении тылоополченцев в системе принудительного труда в сталинском обществе, шахты Кузбасса были, по сути, тем же лагерем: «Обследование, проведенное весной 1931 г., показало, что в Прокопьевске и Анжерке формирования располагаются в тяжелых условиях, в сырых и построенных на скорую руку бараках. О питании прокопьевских тылоополченцев говорилось: „В то время как вольнонаемные рабочие имеют мясной суп, на второе котлеты и на третье сладкое, тылоополченцы получают [суп из] капусты, на второе картофель с рыбой“»[16]. Специальным Постановлением ЦИК и СНК СССР от 27 сентября 1933 г. «О трудовом ополчении» была узаконена практика, когда наркомат обороны заключал договоры с другими наркоматами и поставлял им бесплатную рабочую силу. Поразительно, но согласно современному российскому законодательству тылоополченцы также не считаются пострадавшими от политических репрессий и подлежащими реабилитации.

Социальный лифт

Лишение избирательных прав разрушительно сказывалось на семье. Дети лишенцев, для того, чтобы иметь возможность учиться и сделать карьеру, отказывались от родителей, часто публично, через газету (илл. 10-11).

Илл. 10. Назаровский муниципальный архив. Ф.Р-584. Оп. 1-С. Д. 699. Л. 23.

Илл. 11. Назаровский городской архив. Ф. Р-10/584. Оп. 1-с. Д. 994а.

Когда девушка из бедной семьи выходила замуж за сына крепкого крестьянина, она считала это удачным браком. Однако этот социальный лифт поднимался только до 1928 г., а потом стал падать: лишение избирательных прав, индивидуальный налог, а затем и выселение. Женщины пытались избежать этой участи при помощи развода, напирая на своё бедняцкое происхождение и заявляя при этом, что их выдали замуж чуть ли не насильно. Иногда этот приём срабатывал, но было немало случаев, когда женщина и после развода долго оставалась «лишенкой». В документе, приведённом ниже, замечательно не только его содержание, но и язык – совершенно платоновский:

… я прожила с ним 10ть лет в плохом настроении жизни как не любя из бедного класса. Я с ним порвала житейскую связь в Берёзовском райисполкоме при отделе Зап. Актов Граж. Сост… (Илл. 12).

Илл. 12. Назаровский муниципальный архив. Ф.Р-584. Оп. 1-С. Д. 21. Л. 3.

Развод нередко был фиктивным (как, впрочем, и раздел имущества между отцом и сыновьями). Так, в Назаровском районе «доброжелатель» уличил разведённую семейную пару лишенцев в том, что муж снабжает бывшую жену и детей продуктами и, более того, жена неоднократно приходила к нему ночью домой. Всю семью выслали, признав развод фиктивным.

Сельские «правозащитники»

Присутствие в списках лишенцев было чревато многими невзгодами, и крестьяне, как могли, сопротивлялись. Они писали жалобы в райисполком, или во ВЦИК, или в прокуратуру, доказывая, что их лишили избирательных прав безосновательно. В значительной степени личные дела лишенцев состоят именно из этой переписки. Вопреки все еще встречающемуся мнению о поголовной неграмотности на селе, большая часть писем и жалоб написана крестьянами собственноручно. В Российской империи существовала программа ликвидации неграмотности, многие в детстве учились в церковно-приходской школе и, плохо ли, хорошо ли, умели читать, считать и писать. Так что скорее можно говорить о малограмотности. Это заметно по документам: многие жалобы написаны в дореволюционной орфографии, корявыми буквами и корявым же слогом.

На аснование изложоного прошу вас не найдётся ли возможном приостановить меня с симёй высылкой до теплого времени.

Прошу вас канский прокурор дайте мне содействие и возвратите меня в свой дом к своим детям которые разбросаны везде. Я чуствую и знаю по закону савецкому я даже по существу как середняка стал поличным щитам кулаком прошу разобрать мое заявление и возвратить меня в свой дом и собрат своих юных детей которые страдают без оца и матери[17].

Сегодня, имея даже два высших образования, человек не всегда рискнет самостоятельно написать исковое заявление в суд. Так что и малограмотные (не говоря уже о неграмотных) крестьяне нередко обращались к более образованным односельчанам. Жалобы из одного села нередко исполнены одним и тем же почерком. Письма эти довольно-таки типовые, поскольку и ситуации тоже были типовыми. Важно, что пишет их не наёмный адвокат, а сосед-односельчанин, который неожиданно для себя становится тем, что сегодня называется правозащитником, поскольку занимается он этим на общественных началах (хотя не исключено, что просители «благодарили» продуктами). Власть, правда, не замедлила принять ответные меры: составление жалоб, писем и заявлений стали квалифицировать как «подпольную адвокатуру», «нетрудовые доходы». А нетрудовой доход — основание для лишения избирательных прав и обложения индивидуальным налогом, который, следует напомнить, рассчитывался весьма произвольно. Некоему Щёткину из Абанского района, например, вменили доход 750 рублей в год — только за «адвокатуру», не считая прочего. А хозяйство признавалось зажиточным, если его годовой доход превышал 500 рублей, так что «сельский адвокат» попал сразу в «кулаки», минуя стадию «подкулачника».

«Одобрительный приговор»

Считается, что бедняки активно участвовали в раскулачивании. В советское время это подтверждало классовую теорию, в постсоветское — утверждение поменяло знак: бедняки якобы с энтузиазмом грабили зажиточных соседей. Реальная картина, которая видна в фондах лишенных избирательных прав в районных архивах, совсем другая: бедняков нужно отличать от «актива бедноты». «Активистов», судя по протоколам их собраний, в селе обычно насчитывалось меньше десятка. Бедняков было намного больше. «Актив бедноты» действительно принимал непосредственное участие в раскулачивании. Бедняки — ​наоборот, как правило, защищали лишенцев.

В личных делах лишенных избирательных прав часто встречаются документы, которые называются «Одобрительный приговор», «Письмо одобрения», «Одобрение», или просто «Справка», или даже «Приговор». Крестьяне села пишут в райисполком письмо, в котором доказывают, что такой-то неправильно лишен избирательных прав или выслан, поскольку на самом деле наемной силой он не пользовался, помогал беднякам и т.п. Они просят вернуть семью из ссылки, ручаются за них. Под такими письмами стоят десятки, а иногда и сотни подписей: отдельно — ​середняки, отдельно — ​бедняки и батраки (илл. 13, 14-15).

Илл. 13. ГАКК. Ф. Р-1991. Оп. 1. Д. 175. Л. 7.

Илл. 14-15. ГАКК. Ф. Р-1750. Оп. 1. Д. 282. Лл. 5-5 об.

Обычно крестьяне заступались за односельчанина по своей инициативе, хотя иногда — и по его просьбе:

Настоящим обращаюсь к Вам товарищи пожалейте меня и семью мою! Вам известна моя жизнь начиная 1907 года (столыпинское переселение — ​А. Б.) до настоящего времени. Был я вместе с Вами и в окопах против белых банд и на полях рядом с Вами. Вы знаете, как я жил, как нажил чего носил обувал — ​чего ел и пил.

Считаю лишним перечислить всё. Прошу Вашего одобрительного отзыва от вас ибо без этого я и моя семья погибла и подвергается лишениям холоду и голоду[18]. (Илл. 16-17).

Илл. 16-17. ГАКК. Ф. 1747. Оп. 1. Д. 737. Лл. 2, 3.

«Народное» волеизъявление

Чтобы у читателя-неспециалиста не сложилось впечатления, будто раскулачивание было каким-то стихийным процессом — бедняки составляют списки, а потом по этим спискам ходят, выселяют и отбирают имущество — следует настоятельно подчеркнуть, что на самом деле и лишение избирательных прав, и выселение «кулаков» происходило по определённому бюрократическому сценарию. Оно инициировалось «сверху», но оформлялось всегда как «требование народных масс».

«Активисты», не говоря о бедняках, сами не составляли списки лишенцев (или, позднее, выселяемых). Эти списки, подготовленные в райисполкоме, привозили «уполномоченные из района», которые, собственно, и собирали «актив бедноты». Инициированные и контролируемые «сверху», такие собрания, тем не менее, запускали процесс репрессии как «инициатива снизу», «просьба трудового народа». Конечно, на собрании «активисты», сводя личные счёты, норовили вставить в список дополнительные хозяйства, что нередко удавалось, но процедура репрессии собранием только запускалась, окончательное же решение было за другими инстанциями.

Список, принятый на собрании «актива бедноты», поступал в сельский совет с просьбой рассмотреть его и подтвердить. На заседаниях сельсовета обычно тоже присутствовал «уполномоченный из района» и контролировал весь процесс. Но и сельсовет не имел права принять окончательное решение. Он всего лишь рассматривал «предложение бедноты» и оформлял его соответствующим образом. Например, если на «собрании бедноты» достаточно было голословно заявить, что такой-то имел батраков, то сельсовет уже был обязать оформить это справкой либо от имени самого батрака, либо от имени свидетеля, который подтверждал работу этого батрака. При работе с архивными делами бросается в глаза, что при многих сельсоветах были своего рода «штатные свидетели», которые подписывали все или почти все такие справки. С формальной точки зрения это не воспрещалось – райисполком следил только за тем, чтобы был необходимый комплект документов:

• Динамика хозяйства за последние четыре года
• Справка о признаках эксплуатации с помощью сельхозмашин, мельницы, маслобойки и т.д.
• Справки батраков или лиц, знающих о том, кто батрачил (фамилии), когда и сколько времени
• Справка о сезонных батраках
• Выписка из протокола группы бедноты
• Справка о семейном положении
• Справка о том, имеются ли в семье красноармейцы или бывшие красные партизаны

• Характеристика на лишенного избирательных прав

Если был некомплект документов, райисполком «заворачивал» дело в сельсовет для дооформления. Он мог также счесть документы недостаточными для лишения избирательных прав или высылки. Это важный момент: семья лишалась избирательных прав (и/или выселялась) только после постановления райисполкома (или районной «тройки» / «пятёрки» по выселению). Решение собрания бедноты юридической силы не имело, как и решение сельсовета. Начисление индивидуального налога, выселение и другие последствия лишения избирательных прав имели место только после утверждения районными властями и ими же осуществлялись.

«Тройка» ОГПУ и районные «тройки»

Если лишение избирательных прав и налогообложение до 1930 г. регулировались соответствующими комиссиями райисполкома (избирательной и налоговой), то массовое выселение крестьян в 1930-1933 гг. происходило совершенно иначе. Это была спецоперация ОГПУ, проводившаяся в соответствии с приказом по ОГПУ № 44/21 от 2 февраля 1930 г. «О ликвидации кулака как класса»[19]. По многим параметрам она напоминала «кулацкую операцию» 1937 г.: внесудебные осуждения «тройками», спущенные сверху «планы» (причём цифры и в том, и в другом случае были достаточно круглые), разделение репрессируемых по категориям и т.п. Районные административные и партийные органы играли скорее вспомогательную роль.

В Сибири первоначально предполагалось раскулачить 25000 семей[20], т.е. имелся первоначальный план, который затем распределялся по округам, потом по районам, а там уже по сельсоветам. Однако эта цифра была значительно перекрыта: в процессе работы над Книгой памяти жертв политических репрессий Красноярского края выяснилось, что только на территории нынешнего Красноярского края (без Республики Хакасия) было раскулачено не менее 20000 семей.

Семьи, подлежащие выселению, были разбиты на три категории. У всех экспроприировалось имущество, но процедура и жёсткость высылки различались.

В первую категорию попадали наиболее авторитетные и активные крестьяне, которые могли оказать сопротивление сами и, более того, организовать групповое сопротивление. Поэтому их арестовывали до высылки и приговаривали к расстрелу или лишению свободы на длительные сроки. Приговор выносил внесудебный орган: региональная (краевая, областная или республиканская) «тройка» ОГПУ, в которую, кроме начальника ПП ОГПУ, входили прокурор и секретарь ВКП (б). Семья репрессированного по первой категории выселялась за пределы района.

Кроме того, в районах создавались «тройки» («пятерки») по выселению кулаков, в которые входили начальник райотдела ОГПУ, председатель райисполкома и первый секретарь райкома ВКП(б). Иногда включался и районный прокурор. Они занимались выселением хозяйств второй и третьей категории.

Семьи из второй категории также выселялись за пределы района, но взрослые мужчины не проходили через «тройку» ОГПУ. Их нередко арестовывали, держали некоторое время в тюрьме, но только до момента высылки. После того, как их семьи уже были раскулачены и отправлены на сборный пункт, их соединяли там с семьей. Конечно, это делалось для того, чтобы предотвратить сопротивление при выселении.

И, наконец, семьи третьей категории либо выселялись в т. н. кулацкие посёлки внутри своего района, либо их не выселяли никуда, но экспроприировали всё имущество вместе с домом. По сути, «третью категорию» обрекали на голодную смерть, поскольку в деревне им негде было жить и нечем кормиться, а в городе у них также были бы проблемы с устройством – лишенцев остерегались брать на работу. Эта категория, можно сказать, «выдавливалась» на стройки пятилетки, где требовалось много рабочей силы, а условия жизни и работы мало отличались от тех, которые были на спецпоселении.

В некоторых районах после 1931 г. районные «тройки» сохранились, в других – решения о высылке стали приниматься Президиумом райисполкома или политкомиссиями (илл. 18-19).

Илл. 18. ГАКК. Ф. 1747. Оп. 1. Д. 521. Л. 22.

Илл. 19. Назаровский городской архив. Ф. Р-10/584. Оп. 1-с. Д. 979. Л. 23.

Протокол районной «тройки» по выселению кулаков выглядел примерно так (илл. 20-21). Слева — описание выселяемого хозяйства, справа— решение районной «тройки» и резолюция «тройки» краевой. Типичная резолюция — выслать, выслать с семьёй (что на самом деле – одно и то же), выслать по розыску главы семьи (сбежавшего). Количество резолюций от высылки воздержаться можно пересчитать по пальцам, но и в этих случаях речь часто идет либо о сбежавшей к моменту вынесения решения семье, либо о своего рода отсроченном приговоре: через два-три года такие семьи все же высылались.

Описание хозяйства в протоколе условно можно разделить на четыре части:

• Установочная часть: сельсовет, ФИО, иногда год рождения и состав семьи (состав семьи указывается, к сожалению, далеко не всегда, что создает проблемы при реабилитации).
• Динамика хозяйства, т.е. количество посевов, лошадей, КРС, сельскохозяйственной техники и т.п. за последние несколько лет.
• «Компрометирующие» сведения: индивидуальный налог, наёмный труд, наличие производства (мельницы, крупорушки и т.п.), сдача в аренду сельскохозяйственных машин.
• Политическая характеристика: на чьей стороне воевал в гражданскую войну, как относится к советской власти и т.п. Очень редкие случаи, когда власти воздерживались от высылки, относятся к бывшим красным партизанам, но и партизанства, как правило, оказывалось недостаточно.

Илл. 20. ГАКК. Ф. 1747. Оп. 1. Д. 737. Л. 121.


Илл. 21. ГАКК. Ф.1747. Оп. 1. Д. 737. Л. 31.

Форма протоколов может меняться от района к району. Например, решения «троек» пишутся прямо по левому полю в виде резолюции, а окончательное решение не всегда понятно: один карандаш пишет выслать, другой – воздержаться. В некоторых районах вместо резолюции писали карандашом одну из цифр: I, II, III, т. е. категорию (илл. 22).

Илл. 22. Боготольский районный архив. Ф. 1. Оп. 1-С. Д. 4. Л. 16.

Протоколы печатались на тонкой папиросной бумаге, в нескольких экземплярах. Первый экземпляр шёл в ОГПУ (что показывает, кто был главным в процессе), остальные – в райисполком, окрисполком. Из протоколов делались выписки, которые вкладывались в личные дела лишенных избирательных прав.

Следует отметить, что территория нынешнего Красноярского края тогда входила в Сибирский край, а затем была поделена на Восточно-Сибирский край с центром в Иркутске и Западно-Сибирский край с центром в Новосибирске. Единого образца документов по высылке не существовало. В частности, протоколы «троек» по выселению в ВСК и ЗСК сильно отличаются по формату, составу граф и наполнению. В ВСК всё было более формализовано и информативно. Например, многие бланки напечатаны типографским способом, в протоколе «тройки» практически всегда перечислен полный состав выселяемой семьи, включая несовершеннолетних, с указанием года рождения или, на худой конец, возраста. В ЗСК типовых бланков почти нет, они воспроизведены на машинке. Причём в разных районах их формат и содержательность существенно различаются: протоколы часто не содержат имён детей (а нередко и жены), указывается только их пол и возраст, а то и просто «семь едоков». В некоторых районах не называли даже количество членов семьи («едоков»), ограничиваясь упоминаем ее главы.

Процедура выселения

На высылаемую семью заводилась учётная карточка, по инструкции – в трёх экземплярах. Если в ВСК карточка была отпечатана типографским способом на плотной бумаге и заполнялась с двух сторон, то в ЗСК – печаталась на машинке с одной стороны (примерно с теми же графами) и называлась «Анкета высылаемого» (илл. 23-24).

 
Илл. 23.

Илл. 23-24. ГАКК. Ф.1747. Оп. 1. Д. 340. Лл. 23-23об.

 
Илл. 25. Назаровский городской архив. Ф. Р-10/584. Оп. 1-с. Д. 1103. Лл. 68-68об.

Заполнялась личная анкета семьи, подлежащей выселению (илл. 26-29).

 
Илл. 26-29. ГАКК. Ф.1747. Оп.1. Д. 353. Лл. 37-38об. 4 иллюстрации.

И производилась опись экспроприированного имущества (илл. 30-33).

 
Илл. 30-33. ГАКК. Ф.1747. Оп.1. Д. 353. Лл. 86-87об.

Всё это происходило в соответствии с инструкцией (илл. 34-35). Ее текст заслуживает того, чтобы привести его здесь полностью. Конечно, реальность была не всегда близка инструкции - «актив бедноты» экспроприировал что-то в свою пользу, высылаемой семье не разрешали брать положенное, анкеты заполнялись не полностью, а то и не заполнялись вовсе, и т.п. Но в целом высылка была организована именно так.

ИНСТРУКЦИЯ-ПАМЯТКА
работникам ОГПУ и коммунистам, мобилизованным на работу по выселению кулачества.

Для проведения работы по выселению кулачества Райтройка в каждый сельсовет направляет не меньше 3-х уполномоченных:

Уполномоченный Опергруппы;

Представитель Райисполкома;

Уполномоченный Райкома Партии (массовик).

Работники, прибывшие на место с соответствующими полномочиями, проводят в деревне, где есть кулаки, подлежащие выселению, следующую работу:

а) Немедленно по приезде в деревню Уполномоченный Опергруппы производит изъятие глав семьи и заполнение личной анкеты (социально-экономической характеристики) путем личного опроса главы кулацкой семьи или его заменяющего, но ввиду того, что кулаки обязательно будут скрывать данные об экономике своего хозяйства и признаках эксплоатации, Уполномоченный имеет перед собой личное дело данного кулацкого хозяйства и, кроме того, приглашает Председателя местного Сельсовета и актив, хорошо знающий данного кулака. Анкеты заполняются со всей внимательностью, без всяких умолчаний на анкетные вопросы, а сведения, реабилитирующие кулаков, проверяются внимательным образом.

После заполнения анкеты и подписи ее заполняющим и присутствующим при опросе, глава семьи сдается под охрану и направляется на сборный пункт.

б) После оформления личного дела Представитель РИК'а, совместно с членом сельсовета или его Председателем и понятыми производит опись имущества кулаков и его экспроприацию.

Экспроприации подлежат:

1. Посевы.

2. Орудия производства.

3. Надворные постройки.

4. Все вклады в сберкассы, потребобщества и проч.

5. Ценные вещи, золото, серебро, драгоценные камни, иностранная валюта.

6. Продовольственный запас, свыше 2 мес. потребности, из расчета установленной нормы.

7. Мануфактура и промтовары, только явно превышающие потребности семьи

8. Деньги сверх 500 руб. на семью

9. Оружие и боеприпасы.

Все остальные вещи кулацкими семьями могут реализоваться на месте или быть взятыми с собой, но не свыше 30 пудов на семью.

Уполномоченный Опергруппы несет ответственность за случаи расхищения и изъятия носильных вещей (пальто, платье, белье и т. д.), колец, серег, домашней утвари (столы, стулья, горшки, чайные приборы, кухонные принадлежности и т. д.), носильные принадлежности и пр. Все это конфискации не подлежит, также не включается в опись.

Кулацкие семьи могут производить продажу неконфискуемого имущества, но сами работники, занятые работой по конфискации, покупать ничего не должны.

Конфискация имущества каждой кулацкой семьи оформляется составлением подробной описи по форме, Вам посланной в 4-х экземплярах, из коих 1 направляется в Районную Тройку, второй — передается в местный Сельсовет вместе с конфискованным имуществом, третий - приобщается к делу выселяемой семьи и четвертый вручается главе раскулаченной семьи.

Все конфискованное включенное в опись имущество передается в местный Сельсовет, а скот — в ближайшие колхозы, с оформлением соответствующим актом также в 4-х экземплярах для приложения к описи имущества. В актах обязательно указываются приметы скота и его состояние в мо­мент передачи колхозу.

Реализация конфискованного имущества проводится Районной Тройкой после выселения кулацких семей в следующем порядке:

а) За счет конфискованного имущества производится полное возмещение недоимок государственного и местного значения;

б) По выяснению на месте потребности колхозов и утвержденных Райтройкой заявок колхозов им передается конфискованное имущество с составлением подробной описи с указанием оценки, фамилии бывшего владельца имущества. Опись составляется в 3-х экземплярах: один направляется Райтройке, второй остается в местном Сельсовете и третий—в колхозе, принявшем имущество.

Все переданное в колхозы имущество зачисляется как неделимый фонд государства за вступивших бедняков и батраков.

3. Для точного учета, кроме личного дела на каждую выселяемую семью, заполняется 1 экз. учетной карточки по форме, Вам посланной, из коих один хранится в личном деле, второй отсылается в Сектор и третий в ПП. Заполнение карточек проводится на месте. На основании дел и карточек Райаппарат составляет список выселенных, который и хранит у себя.

4. После того, как имущество конфисковано, кулацкие семьи собраны—последние направляются под охраной из местного актива до ближайшего сборного пункта и от него по маршруту до места отправления.

5. Порядок обслуживания на Районном сборном пункте и порядок отправления подробно указан в приказе М 64 п. 7, 8.

6. Изъятые главы семей с семьями соединяются на станции отправления,

7. Работа по проведению собраний, производству описей и выселению с места производится одновременно во всем районе.

Выселению подлежат только те кулаки и их семьи, которые включены в список, подписанный Председателем Краевой Комиссии для каждого района в целом, а для отдельного сельсовета подписанный Председателем Районной Тройки.

а) Выселению подлежат все лица, включенные в список, оставляются на месте только больные и инвалиды, не могущие следовать ни пешком, ни в повозке. Инвалиды оставляются родственникам под обязательство, а больные до выздоровления и при возможности следовать пешком подлежат выселению.

б) Дети, не достигшие 10-ти летнего возраста, при отсутствии взрослых членов семьи, остаются на месте ближайшим родственникам или другим лицам с отобранием обязательства (форма отослана); в 2-х экземплярах. Вообще дети до 10-тилетнего возраста, а также инвалиды, не могущие следовать, при желании могут быть оставлены на попечение ближайшим родственникам с отобранием обязательства от принимающего и под подпиской о добровольном оставлении от кулацкой семьи. Не подлежат выселению женщины после 7-ми месяцев беременности. Подписанные обязательства приобщаются к делу выселяемой семьи.

Данная инструкция выдается на руки каждому работнику по выселению кулаков.

Краевая тройка:

(Юрович)

(Плоткин)

(Букатый)

 
Илл. 34-35. ГАКК. Ф.1747. Оп.1. Д. 353. Лл. 39-39об.

При высылке возникало множество коллизий. Глава семьи сбежал, жена на девятом месяце беременности, по инструкции высылать нельзя. Райисполком принимает решение: высылку отложить до родов, после родов – выслать со всеми детьми.

Выписка из протокола №2

Заседания Абанской Райтройки по выселению кулачества от 7/III-31 г.

Слушали: дело кулака Лихтарович Тимофея Михайловича /сбежал/

Постановили: ВЫСЛАТЬ

Лихтарович Парасковью Герасимовну

Лихтарович Михаила Демьяновича

Лихтарович Марию Тимофеевну

Семья за №25, 26, 27 Парасковью Герасимовну, Михаила Дем[ьяновича]. Марию Тимофеевну временно оставить до освобождения Парасковьи от родов и по истечении 2-х месяцев после родов и по розыску мужа Тимофея Михайловича /сбежавшего/ выслать всю семью

С подлинным верно: подпись[21]

Справка тройки

Гражданин селения П-Павловка Лихтарович Михаил кулак индивидуально обложенный, подлежит ссылке, но в виду дряхлости следовать к месту ссылки неможет так как лежит при смерти.

Председатель

Секретарь

7/VII -31 г. [22].

Другой пример: высылаемый глава семьи пошел «в район» искать правды, дома остались только дети. Что делать, высылать ли детей? Решение райисполкома: если мать на месте, выслать с матерью, если нет – не высылать (Илл. 36).

Илл. 36. Назаровский муниципальный архив. Ф.Р-10/584. Оп. 1-С. Д. 3. Л. 54.

Или такая справка из сельсовета (илл. 37): … в виду того, что таковой сбежавший не известно куда, выслать такового возможности не представляется…

Илл. 37. Назаровский городской архив. Ф. Р-10/584. Оп. 1-с. Д. 92.

Крестьяне в массе своей загодя осознавали опасность раскулачивания. Самые сообразительные ещё в 1928-29 гг. продали имущество и переехали на рудники, стройки или в город. В 1930-31 гг. главы семей нередко пускались в бега в надежде на то, что в их отсутствие семью не выселят. Эти надежды не оправдались. В те же годы распространенным явлением стало «самораскулачивание», когда крестьяне сбегали со всей семьёй, бросив хозяйство. По Закону РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» бежавшие крестьяне не считаются репрессированными, поскольку они не находились на спецпоселении.

Раскулаченных крестьян обозами отправляли на сборный пункт, а оттуда на место спецпоселения. Как правило, кони, телеги (сани) и фураж были отобраны у тех же раскулаченных. На их перемещение выделялись небольшие средства, и поэтому в Сибири высылали обычно не далее соседнего района. Надо сказать, что сама по себе транспортировка большого количества людей, их расселение, обеспечение минимальных бытовых условий по тем временам было нерядовой операцией, в процессе которой погибло и пострадало множество людей. Например, из Назаровского района была выслана семья И.Н. Андреева:<

«АНДРЕЕВ Иван Никитич. Род. в 1888. Проживал в с. Березовское Березовского с/с Березовского (ныне Шарыповского) р-на Ачинского округа. Состав семьи: жена Ирина Ивановна 1888 г. р., дети Василий 1923 г. р., Алексей 1925 г. р., Евдокия 1927 г. р., Клавдия 1930 г. р., Николай 1908 г. р. и его жена Матрена Сергеевна 1909 г. р., мать Прасковья Игнатьевна 1858 г. р. Лишены избирательных прав в 1930, высланы за пределы р-на. (Назаровский городской архив. Ф. Р-10/584. Оп. 1-с. Д. 7, 23, 49; Архив УВД Томской обл)»[23].

Если сравнить посемейный список при выселении с учётными данными Томского УВД, видим, что из четверых несовершеннолетних детей до места ссылки доехала только Евдокия. Василий, Алексей, Клавдия в учётной карточке Томского УВД уже не значатся[24].