Решено принять меры по увеличению времени на физическую нагрузку.
Мера номер 1. Еду на работу, выхожу не в академгородке, а на институте, дальше иду пешком независимо от погоды. В дальнейшем вообще выхожу на студгородке. (сумма – полчаса в день).
Мера номер 2. После обеда обязательно полчаса гулять по академгородковскому лесу. Хорошо бы еще выкроить время, чтобы бегать.
Мера номер 3. Вечером обязательно часовая прогулка (хорошо бы еще получасовой бег).
Мера номер 4. Может быть, даже займусь физзарядкой (ну, размечтался!)
Так можно поднять физическую нагрузку до сорока часов в месяц. А то и до 60-ти…
(28.2. запись: сумма по физической нагрузке 40 часов тридцать минут. Достигнуто. А были месяцы, когда я и сто часов набирал…).
Будучи сегодня на базаре, вернулся опять, как и всегда, обозленным.
Злят меня на базаре очереди. “Я раньше пришел", “Вы тут не стояли” и так далее.
Понятно, что злит и само стояние в очереди (это время вычеркивается из жизни, даже если читаешь что-нибудь вполглаза).
Злит то, что я стою за тем, что мне, собственно, и не нужно. Я, в принципе, прожил бы и без этого базарного мяса, и без этой сметаны, за которой метался, как дурак, в четырех очередях. Нафиг мне это нужно.
Но кроме этого, я размышляю ( а времени для таких размышлений в очереди – хоть отбавляй!) о том, насколько охотно наши люди становятся в очередь и выстаивают, и покупают то, без чего вполне можно было бы обойтись!
Меня раздражают эти вечные старухи, эти крепкие нахальные мужички, все эти завсегдатаи очередей. Чего вам надо? Хуже всего то, что я и сам в последнее время автоматически могу пристроиться в какую-нибудь дурацкую очередь. Очередь унижает и развращает, вот что. На тех, кто впереди, смотришь как на врагов, особенно, если может не хватить. На тех, кто сзади, тоже смотришь как на врагов, поскольку они часто пытаются обойти тебя. Поэтому очередь, разъединяя людей, развращает их. Стоя в очереди, человек подчиняется тому, от чего он должен быть свободен, он ставит себя в зависимость от сметаны, масла, мыла, ботинок. Он унижается, он гробит лучший свой ресурс – время – на то, чтобы удовлетворить потребности, которые, в принципе, давно удовлетворены: человек сыт, одет, обут, чего еще надо?
Самое странное, что параллельно с этим я злюсь на руководство, которое, взяв курс на повышение материального благосостояния, докатилось до очередей за слвочным маслом. (Хотя в последнее время мне это реже приходит на ум). Вообще-то я должен либо порицать людей за их ненасытность, либо правительство за его нерасторопность в обеспечении народа. Но, поскольку у меня одно уживается с другим, остается признать, что либо моя позиция твердо не определилась, и я ругаю правительство просто по привычке, либо что-то есть (с маслом, например). Людей-то я порицаю безусловно.
Чтение Н.Гусева возбудило опять во мне желание написать нечто вроде “Исповеди” Руссо. Причем в голову сразу столько хлынуло, что никакой бумаги не хватит. В частности, из глубочайшего детства (ну, не с пеленок, как у ЛНТ, но все же): вот я играю в песочке в Лесном с девочкой Ниной (или Катей?) в два, что ли года. Или – комната в леснинской же двухэтажке, откуда-то привезли кедровых орехов, и все щелкают, а я не умею.Мне иногда дают ядрышки, а иногда и нет, а мне обидно, и я даю зарок, что когда научусь – буду щелкать и другим. И, кстати, вот уже Суриково, первый-второй класс: я делал кедровые пироги маме, нащелкивая полное блюдце ядрышек. Или – опять Лесной, мне года три, гулянка. Я решил попробовать, что это народ с таким удовольствием пьет – и попробовал втихомолку. Результат: до седьмого или восьмого класса не брал в рот спиртного. Или- уже Суриково, пятый или шестой класс. Я поругался с сестрой, раскидал ее книги, заявил, что уйду и не приду – ушел и просидел полночи в каком-то сундуке у крыльца ( был октябрь или ноябрь, снег уже лежал), остыл буквально и переносно – пришел и сдался. Я вообще в гневе себя не контролировал. В первом классе как-то перенесли наши занятия с первой смены на вторую, а я не знал. Пришел в класс, а там наглые и здоровенные третьеклассники начали надо мной смеяться и дразниться. Я долго терпел, а потом схватил полено (школа отапливалась дровами), да и кинул на кого бог пошлет. Разбил кому-то голову, были разбирательства – но с тех пор меня уже не дразнили, боялись.
Или – как корова кинула меня через голову, аккуратно поддев рогами за подмышки. Я, видите ли, помешал ей жевать тряпку, которая сушилась на заборе. Летел я через коровью спину красиво и долго, к тому же угодил прямо в помойку. Через два года корову забили на мясо, я ее со злорадством обдирал.
© Алексей Бабий 1979