Кстати, о Сапожникове. В ту пору я его очень уважал, да и не только я. Декан был молод, носа не задирал, в обращении был прост. Однажды он напросился в зимний поход в нашу компанию (а мы ездили в Каменный город на речку Ою), и в этом походе делал все как положено, дневалил, например. В последний день перед отъездом мы с Саней Качаевым затеяли баню. Хозяева, водители снегоочистных машин, дали нам добро, но предупредили, что больно холодно, не успеем протопить. Дело было к вечеру. Они оказались правы. Пора было ужинать, а температура в бане поднялась только до комнатной. Однако мы отважно пошли туда, в два захода. Пока мы мылись, вторая смена во главе с Сапожниковым должна была приготовить ужин и прибраться.

Ну, такой бани я не видал! На полке было еще более-менее, чуть пониже - изо рта шел пар. Саня поддал жару - но куда-то не туда. Вместо пара вылетело облако сажи, и я сумел отмыть ее окончательно только дома. Саня всё же из принципа выскочил на улицу, в сорок градусов, побарахтался там в снегу, потом влетел обратно и стал ожесточенно хлестаться обледеневшим веником. Этот кайф мы решили не затягивать и побежали в комнату греться. Второй смене повезло еще больше. Баня окончательно выстыла, воды почему-то осталось мало, зато они извозились в саже. Валентин Алексеевич, посиневший, покрытый черными полосами, вошел в комнату и первое, что он увидел - свою миску, полную вчерашнего борща. Дело в том, что он принципиально не мыл миску весь поход, говоря, что так поступают настоящие туристы. Перед отъездом он ее наконец выдраил, но Саня, ища, куда бы освободить котелок, плюхнул борщ в первую попавшуюся посуду. Смотреть на Сапожникова было страшно: всё, думалось, по приезду все будут отчислены! Однако менее чем за полминуты декан справился со своими чувствами.

Через день его ждало еще одно потрясение. Сапожников был выпить не дурак, и в кармане его весь поход лежала заветная фляжка. Сухого закона у нас в экспедиции не было, но все было в меру. Однако в селе Ермаковском Саня купил книгу про Чюрлёниса, а это требовало пива. Народ пиво презрел и пошел в кино (как сейчас помню, "Парижские тайны"). Когда они вернулись, мы с Саней уже парили в невообразимых высотах, обсуждая взаимоотношения Художника и Жизни. Саня потрясал репродукцией Чюрлениса, я голым кулаком, кругом было море рыбных костей, окурков (мы с Саней вообще-то трезвыми не курили, но поднабравшись, смолили невзатяг, зато помногу). Сапожников потрясенно считал пивные бутылки. Декан матфака сумел сосчитать их все только с третьего раза. Мы ведь всего-то успели в кино сходить, сказал он. Так ведь две серии, отвечали мы, ангельски улыбаясь.

Впрочем, о Сапожникове будет в этом повествовании сказано много. Не то, чтобы он сыграл большую роль в моей внутренней жизни - вовсе нет. Но во внешней - да. Именно он оставил меня, троечника, на распределении в университете, хотя я брыкался изо всех сил. Если бы не он, я начал бы свою карьеру не в университете, а в ВЦ СО АН (не знаю, лучше бы это было или хуже, но все было бы иначе). Не в последней степени из-за него я через десять лет покинул университет, хотя в принципе он ничего плохого мне не делал, а старался сделать добро, как он его понимал.

© Алексей Бабий 1997