Прелюдия

Пожалуй, единственные мои произведения, которые утеряны напрочь, - это письма из деревни. Их я писал, начиная с пяти лет. В эти годы я был подвержен авангардизму и исполнял письма печатными буквами (кстати, рукописные буквы я так и не освоил до сих пор) и разноцветными карандашами, отражая цветом требуемое настроение. Это единственное, что я о них помню. Сохранилось лишь одно из них, написанное в весьма зрелом возрасте, в четвёртом классе. Его и будем считать первым моим прозаическим произведением . Оно того заслуживает.

Ну, как? Вот то-то и оно. Можно, конечно, поворчать, что это плагиат и что был, дескать, "Ванька Жуков". Но вся штука в том, что никакого "Ваньки Жукова" я в те годы, конечно, ещё не читал. В те годы я читал исключительно научную фантастику, а к классике начал приобщаться лет этак с двадцати.

Это произведение показательно ещё и тем, что написано смешно, но полно трагизма. Точнее, я-то писал его как трагическое, но все читавшие почему-то смеялись. Эта судьба постигла все остальные мои произведения. Например, про "Скучно в городе Пекине" мне говорили: "Ну, я ухохотался, читая!". Но всё дело в том, что я, когда писал "Пекин", плакал. Это вообще мой предсмертный вой и памятник на моей будущей могиле. И что бы я писать ни начал - заявление об увольнении, отчёт о командировке, документацию к программной системе - просто против моего желания получается нечто юмористическое, вы в этом убедитесь через сотню-другую страниц.

В четвёртом же классе я внезапно написал первые в своей жизни стихи. Они посвящались, естественно, космонавту. В то время для меня не было более значительной фигуры.

Ты - космонавт.
Ты - простой человек.
Заслуги твои не забудут вовек.
Но ты не забывай Ньютона,
Открытие частицы гравитона.
Джордано Бруно сожгли на костре,
Отдали в жертву "небесной распре"...

Что до частицы гравитона, я сомневаюсь, существуют ли таковые, и если да, открыты ли они на сей день и оказали ли какое-либо влияние на космонавтику. Но для меня они существовали несомненно. Дальше перечислялись прочие жертвы науки, а в конце - все известные на тот момент космонавты:

Изобрёл ракету Циолковский,
Полетел на ней Быковский.
Терешкова, Титов, Гагарин,
Николаев и Попович в паре.
Комаров, Егоров, Феоктистов -
Бывшие парашютисты.
(февраль 1965)

Это произведение показательно версификационным умением. В дальнейшем я писал ничуть не лучше, и году этак в девяностом Паша Полуян сказал мне, морщась: "Лёша! Никогда больше не пиши стихов!" Я и перестал. И правильно сделал, потому что поэзия мне совершенно чужда. За всю жизнь я если и прочитал сотню стихотворений, то помню, может быть, два-три, и то не до конца. Я начинаю читать стихи - и через две минуты они кажутся написанными чуть ли не на французском языке, я перестаю что-либо понимать. Поэтому я стихи не читал, а только писал. Вот честное и не потерявшее актуальности признание:

Я - не поэт. Я - виршеплёт,
Который только ради рифмы
Из слов конструкции плетёт
Без выражения и смысла.
(ноябрь 1969)

Этот стих служит прекрасной иллюстрацией к самому себе. Если приглядеться, во второй строчке нет рифмы с четвёртой, а в первой - рифма однокоренная с третьей. Н у и прочие достоинства тоже оставляют желать лучшего... Итак, я всегда правильно понимал своё место в поэзии, но стихи (да и проза) лезли из меня, не шибко-то спрашивая о моём желании. Что и было зафиксировано:

Стихи - это кванты душевной энергии:
Когда от души меня вдарит что-нибудь,
Я излучаю не вольты, не эрги:
Я излучаю рифм мегатонны...
(ноябрь 1970)

Рифмы у меня и впрямь были тяжеловаты. А уж проза... Писал я, естественно, фантастические рассказы, то в стиле Ефремова, со всякими Арлами, Кэями, мужественными лицами и героическими подвигами в космосе, а попозже - в стиле Стругацких ("проходя коридором, я запнулся о брошенный осциллограф и негромко выругался"; 1969). Сюжеты были избиты донельзя. Например, юный герой видел на Осиновой горе нечто необычное, типа летающей тарелки - а потом шёл прямиком в научные сотрудники, и много лет работал над машиной времени, и сделав её, летел, естественно, в 1970 год на Осиновую гору, чтобы рассказать основные идеи себе - пацану... Больше ему заняться нечем было.

Продолжение ППСС: Алгебра любви