От Сталкера. Приношу свои извинения за задержку выпуска. Возил любимого кота в ветлечебницу. Завтра тоже будет задержка - коту с утра предстоит операция. Кот у меня заслуженный и ученый. Заслуженный, потому что живет уже долго, лет двенадцать, не меньше, и много чего испытал, включая падение с шестого этажа. Умный, потому что умеет нажимать Ctrl+Alt+Del, - а какому же еще коту быть в доме, где живут сплошные компьютерщики:о) Так что- «Сталкер» «Сталкером», а кот важнее:о)
Ну вот, не было ни гроша, а тут алтын. По плану была статья о Христе с Пилатом, которую я почти уже написал, как вдруг вспомнил, что во вторник - 20 лет со дня смерти Высоцкого. И вот, сама собой, написалась еще и эта статья. Потому что… да понятно почему. Фактически вся моя сознательная жизнь прошла под его песни, и в каждом времени он был другой, именно тот, какой нужен был именно этому времени. Причем он все время был разным, оставаясь при этом постоянным, что удается только большому человеку и незаурядному таланту.
Когда я его впервые идентифицировал? Конечно же, это была «Вертикаль», седьмой или восьмой класс, а стало быть, 68-69-е годы. Песни Высоцкого - единственное, что оттуда осталось. Настолько это было не похоже на все, что пелось по радио. Несмотря на то, что была середина шестидесятых, оттепель и всякое такое.
Сейчас я думаю - почему так? Да потому, что Высоцкий был свой. А Кристаллинская и Хиль были все же не свои. Поясню. Все эти сентиментальные песенки о голубых городах и таежной романтике нам были смешны: в этой самой тайге мы жили с самого рождения, лопали там корни саранок по весне, ловили зайцев зимой, хариусов летом, кедровки воровали наши запасы орехов на зиму, и никакой романтики мы во всем этом не ощущали. Какая к черту романтика, когда это обыкновенная жизнь. И вот, пусть даже по радио пели проникновенные (и модные тогда) песни о тайге искренне, мы чувствовали в этом фальшь. То ли дело у Высоцкого: «если друг оказался вдруг и не друг и не враг, а так...». Это было по-нашему. И потом, когда я познакомился со «всем Высоцким», меня это поражало: как городской парень все это понимал? «На реке ль, на озере работал на бульдозере, из грунта выколачивал рубли»…
Это был еще «легальный» Высоцкий. А когда мы услышали «нелегального»… Песни эти привез нам учитель немецкого языка, только что приехавший по распределению в нашу таежную дыру. До того мы их в принципе не могли услышать, потому что магнитофоны в наших нищих семьях не водились. Они и в городах-то тогда были редкостью. А тут «немец» эти песни нам напел - вот это да!
А стрелок: «Это что за награда,
Мне бы выкатить портвейна бадью,
А прынцессу мне и даром не надо,
А чуду-юду я так застрелю!»
Ну, так это - мы, со своим стремлением к свободе, с пренебрежением к торгам, с удалью. Это - по-нашему! Прынцессы нам даром не нужны, а чуду-юду изничтожим для собственного удовольствия. Ну, и про портвейна бадью - тоже в точку:о)
Хотя, конечно, это я сейчас складно излагаю. А тогда-то мы все это не понимали, а только чувствовали, пацаны-восьмиклассники. Хотя у Высоцкого уже были тогда и другие песни, возможно, мы их и слышали - но не дозрели мы до них, мы распевали то, что было ближе и понятнее:
«Пусть нам лешие попляшут, попоют,
А не то я, матерь вашу, всех сгною!
Страшно, аж жуть!»
Хотя уже тогда у нас Высоцкий был у каждого свой. После «Опасных гастролей» друганы мои орали «Розу-гимназистку», а я -
«Я жгу остатки праздничных одежд,
Я струны рву, освобождаясь от дурмана, -
Мне не служить рабом у призрачных надежд,
Не поклоняться идолам обмана!»
Мы не знали, что как раз в это время, буквально в трех-четырех часах езды от Кошурниково, снимается «Хозяин тайги». Что бы нам стоило махнуть до этого самого Выезжего лога, как обычно, на тормозной площадке товарняка, и встретиться с нашим кумиром? Мы бы и махнули без проблем. Если бы знали…
Любопытно - что бы ни вспоминалось мне из студенческой жизни, - и обязательно вспоминается Высоцкий. Скажем, ходили мы на Столбы - а, покорив очередную скалу, Качаев на макушке имел обыкновение петь «А у нее такая маленькая грудь, и губы алые как маки». А как на моей свадьбе мы проорали с ним дуэтом «Не вру, ей-Богу, скажи, Серега!» и сорвали аплодисменты? А любимая присказка во время игры в рэндзю: «ишь настроил сколько комнат, девку спрятал, интригант!».
Хотя, скажем прямо, главных песен Высоцкого я умудрился не услышать. До самого 80-го года Высоцкий был для меня своим парнем, с песенками о жирафах, алкоголиках и сумасшедших. Не более того. Так бы оно и было, если бы не Валерий Иванович Хвостенко, который волшебным образом в самые нужные и подходящие моменты знакомил меня с чем-то этаким - то с Системой Жизни Любищева, а то вот с Высоцким. Сам Валерий Иванович, как ни странно, «запал» на Высоцкого тоже только после его смерти. Но как «запал»! Со своей обычной основательностью он собрал множество пленок и расшифровал кучу версий песен. Он разработал систему компоновки разных версий и даже чуть было не реализовал ее на ЕС-1061. Песни мы с ним «прокатывали» часами, обсуждая смысл каждой строчки. Но это было потом, а сперва, в один из моих визитов, В.И. просто поставил мне пленку - и ушел куда-то в другую комнату, чтобы не мешать. А я, обалдев, слушал (впервые и сразу все!) - «Баньку», «Колею», «Горизонт», «Тот, который не стрелял», «Судьбу» «Жил я славно в первой трети», «Я не люблю», «Спасите наши души», и много еще чего, - и каждая песня попадала в точку, и в каждой была такая глубина!
Для меня это было время мучительных поисков себя, тот самый кризис тридцатилетнего возраста, когда я все начисто пересматривал, когда трещали по швам представления о мире, когда цель жизни, казалось, была безвозвратно потеряна. Тогда же грозно наступали на меня бытовые проблемы. Тогда же осознал я доселе не осознаваемое состояние в общественной жизни, которое сейчас называют застоем. Душное, тяжелое время…И вот что меня держало тогда вообще на плаву - это нечастые визиты к В.И. (как кислородная подушка) и ежедневное слушание Высоцкого - не вру, час-два в день, несмотря на жуткую занятость. В конце концов, я выучил все эти песни наизусть, и они играли внутри меня без всякого магнитофона. Скажем, загоняли меня на какое-нибудь глупое и ненужное собрание, докладчик чего-то там дундел с трибуны - а я сам себе внутри себя исполнял концерт по заявкам:о) И вот этот камертон не давал мне скурвиться, хотя предложений скурвиться поступало в избытке. Но вот невозможно было скурвиться, когда знаешь, что можно жить вот так: просто, ясно и мужественно, и поневоле стараешься соответствовать.
Мы все живем как будто, но
Не будоражат нас давно
Ни паровозные свистки,
Ни пароходные гудки.
Иные - те, кому дано, -
Стремятся вглубь - и видят дно, -
Но - как навозные жуки
И мелководные мальки.
А рядом случаи летают, словно пули, -
Шальные, запоздалые, слепые на излете, -
Одни под них подставиться рискнули -
И сразу; кто в могиле, кто в почете.
А мы - так не заметили
И просто увернулись, -
Нарочно, по примете ли -
На правую споткнулись
…
И так нам захотелось ввысь,
Что мы вчера перепились
И, горьким думам вопреки
Мы ели сладкие куски.
Да, мы и «квасили» в то время как раз оттого, что непонятно было, куда вообще стремиться и чем заниматься в жизни. В общем, «спасите наши души, мы гибнем от удушья!» Но опять-таки, и тут была подсказка от Высоцкого же:
Эй, вы, задние, делай как я!
Это значит, не надо за мной,
Колея эта только моя,
Выбирайтесь своей колеей!
И выбирался, и искал, и собирал сам себя по частям и искал пути в буреломе, - а тут, не раньше и не позже нагрянула на меня любовь огромаднейших размеров, и понесла по порогам и шиверам, то вознося на волне под самые небеса, то окуная до самого дна и полируя мною донные камушки. И вот тогда, стоя вечером у окна и приткнувшись лбом к холодному стеклу, честное слово, плакал я под простые строки «Баллады о любви». Вообще, очень трудно выдавить из меня слезу, а тут - никуда не денешься, потому что все - про меня:
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такому же неровному дыханью…
Но вспять безумцев не поворотить,
Они уже согласны заплатить
Любой ценой, - и жизнью бы рискнули
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули
Свежий ветер избранных пьянил
С ног сбивал, из мертвых воскрешал
Потому что, если не любил,
Значит, и не жил и не дышал.
Все это было про меня, и когда Высоцкий пел «и ту, которая одна, - недолюбил, недолюбил, недолюбил…И к ней в серебряном ландо он не добрался и недо…» - это тоже было про меня. И про двух лебедей, - тоже. И про два автомобиля. «Нет, развилка, как беда: стрелки врозь, и вот не здесь ты!»
А дальше - опять было про меня, когда этим штормом меня выбросило в тихое место ( «Только мне городов не видать и земель - с хода в девять узлов сел по горло на мель»), и лежал я там безжизненно. Громыхали сверху грозы, лили дожди и сыпал снег, поднимался ветер, любопытные мальки щекотали меня сквозь дыры в изодранной одежде, случайные прохожие пытались меня расшевелить и куда-то вытащить, но мне все было пофигу. «Так любуйтесь на язвы и раны мои!» И об этом тоже была песня у Высоцкого, и он тоже все это прошел, и это он тоже глубоко понимал:
Устал бороться с притяжением земли -
Лежу - так больше расстоянье до петли.
И сердце дергается будто не во мне, -
Пора туда, где только «ни» и только «не»…
Я на коне, - толкани - я с коня.
Только «не», только «ни» у меня.
«Но, в конце-то концов, я ведь сам сел на мель!» И, опять-таки, «жизнь кидала меня, недокинула». Опять есть цель в жизни, опять есть отчаянная и напряженная работа в «Мемориале», которая опять-таки началась с «Баньки» Высоцкого. До «Баньки» мои репрессированные деды были для меня чем-то абстрактным. Когда я услышал «а потом, на карьере ли, в топи ли, наглотавшись слезы и сырца», - пробрало по спине холодом, я сам вдруг попал в то время и стал ими, а они - мною, и это теперь уже навечно.
Да, нас ненависть в плен захватила сейчас,
Но не злоба нас будет из плена вести.
Не слепая, не черная ненависть в нас, -
Свежий ветер нам высушит слезы у глаз
Справедливой и подлинной ненависти!
Вот этой белой ненависти я научился у Высоцкого. Белой, холодной - к трусам, подлецам, ворам и лгунам. До того, по правде говоря, я уклонялся от боя - не столько по трусости, сколько по лености души. Но вот:
Попытайся ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук
Испытай, завладев еще теплым мечом.
И доспехи надев, что почем, что почем,
Разберись, кто ты - трус иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус настоящей борьбы!
Если мясо с ножа ты не ел ни куска,
Если, руки сложа, наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил с подлецом, с палачом,
Значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем…
С тех пор не уклоняюсь. «Гусеницу синюю назовут гусынею - гните свою линию пунктиром!». Гну:о) Ну, и - «вы только проигравших урезоньте, когда я появлюсь на горизонте!».
И вот что любопытно - пласт «блатной» песни я вскрыл у Высоцкого чуть ли не к концу восьмидесятых. Ну да, слышал, и неоднократно, особенно в исполнении моих школьных приятелей, которые, кажется, чуть ли не все хоть помаленьку да посидели. (Ну, а ты че, спрашивали они меня на двадцатилетии выпуска. Ниче, говорил я им, у меня еще не все потеряно, у меня статья будет за антисоветчину или что-нибудь вроде этого, не то что у вас - все за пьянство за мордобой:о)
Ну вот, слышал я эти песни, но не впечатлялся. Может, даже брезговал чуть-чуть. А потом уже понял - и полюбил. Потому что там есть характер, там есть тот же Высоцкий, только он как бы прячется, сам посмеиваясь. А иногда и не прячется:
Вот - главный вход, но только вот
Упрашивать - я лучше сдохну, -
Вхожу я через черный ход,
А выходить стараюсь в окна.
Или вот это:
Со мною - нож, решил я: что ж,
Меня так просто не возьмешь, -
Держитесь, гады! Держитесь, гады!
К чему задаром пропадать,
Ударил первым я тогда,
Ударил первым я тогда -
Так было надо.
То, что поется сейчас в кабаках, и близко не лежало с этими текстами. А когда песни Высоцкого поют эстрадные звезды козлиными своими голосами, я срочно достаю рвотные пакеты. Для того, чтобы такое писать, для того, чтобы такое петь, нужно быть личностью, состояться. Для этого надо через все эти перипетии пройти и все это испытать. Для многих подражающих (пению ли, сочинению ли) это - недосягаемо. То есть, скажем так, при всей своей понятности и близости ко всем (всенародный Володя), творчество Высоцкого немасштабируемо. Когда его пытается воспроизвести или повторить личность более мелкого масштаба, получается ерунда. Другое дело, что он сам до себя подтягивает, через его песни многое понимаешь и от многого очищаешься.
Прочитали вы все это и подумали: ну, Сталкер фанатеет от Высоцкого. Ничего подобного. Я вообще ни от чего не фанатею, уж так устроен. Нет у меня портретов Высоцкого на стенах, не собираю я книги и вырезки о нем и всякое такое. Зато полное собрание на тридцати кассетах купил и слушаю регулярно и с удовольствием, каждый раз находя для себя что-то новое и созвучное. Чего и вам желаю...
Опубликовано: "Сталкер" 24.07.2000
© Алексей Бабий 2000