Пегас и компания

Рассказ о клубе "Пегас и компания" лучше всего начать с "истории клуба", напечатанной в одном из последних выпусков в рубрике "Мемуары клуба "Пегас и компания"".

А вот ещё один документ эпохи, который говорит о месте стенгазеты в нашей жизни. Вот тут я вдохновился сразу двумя песнями: "Бабьим летом" и ещё одной, это был хит сезона, название которого в упор не помню, но снежинка на щеке - это оттуда.

1972 Из докладов наиглавнейшего администраКтора. Заседание первое
Сейчас этот доклад наиглавнейшего администрактора читается едва ли не как пародия на лично Леонида Ильича и, слегка покривив душой, можно бы было заявить о своём диссидентском стаже аж с 1972 года. Однако честно признаюсь, что никакого дела до Леонида Ильича мне не было, о диссидентах я не слыхал и политикой вообще не интересовался. Тогда я сочинил афоризм, неплохо передающий наше настроение на этот счёт: "Тише будешь - дальше уедешь". Только сейчас я понимаю, насколько это точно сказано, а тогда я просто для смеха переиначил известную поговорку.

Другое дело, что ко всем этим субботникам, демонстрациям, ленинским учёбам мы относились как к некой не слишком увлекательной, но игре, в которую нас обязали играть, а нам оставалось только по возможности её разнообразить. Однажды на первомайской демонстрации мы с Саней Пинкиным, устав тащить транспаранты, зашли в дощатый сортир где-то в районе улицы Робеспьера и "забыли" там свой груз. Однако бдительный Белов, который тогда, кажется, был парторгом, нас изловил и всучил транспаранты обратно. Стыдно вспомнить, но пока он щучил Саню, я держался как бы в стороне, метрах в двух. Мне кажется, после этого у нас с Беловым и установились несколько неприязненные отношения, и мой завал на дифурах - расплата за мою трусость. Значит, поделом!

Ну, а пока мы начали выпускать газету. Естественно, к нам начали приставать из бюро комсомола, чтобы придать нам некую официозность, газеты выпускать к красным дням и т.п. Мы и к этому отнеслись как к игре.

-А у нас не газета, у нас клуб. И мы не редакторы, а главные администраКторы. (наиглавнейшие, уточнил Саня)

-А как же с введением вас в бюро?

-А у вас в бюро есть должность наиглавнейшего администраКтора?

-Нет.

-Ну, тогда мы не согласны.

Комсомольцы сдались.

-Ну вы хотя бы будете выпускать газету регулярно?

-Да.

Вот так мы пришли к консенсусу. Мы добывали для бюро галочки в отчётах, а оно от нас отвязалось навсегда. Секретарём бюро был, кстати, Витька Болотов, который сейчас стал чуть ли не министром просвещения России.

Вообще, нашу газету всегда ставили в пример за то, что, кроме здоровой жеребятины и студенческого фольклора, мы печатали что-то вроде публицистики. Что-то вроде - потому что критика управдомов поощрялась партией и правительством, а мы дальше управдомов ничего и не видели:

1973 Из докладов наиглавнейшего администраКтора. Заседание третье

1974 Из докладов наиглавнейшего администрактора. Заседание седьмое

1974 Из докладов наиглавнейшего администрактора. Заседание восьмое

Теперь отдельная часть мемуаров в мемуарах, а именно - отчёты об ежегодных походах с Саней Качаевым. Все они опубликованы в газете "Пегас и Компания".

1972 Мана-72

В эти мемуары попало не всё. Поскольку мы к тому времени были заядлыми столбистами, то никак не могли обойти вниманием манские утёсы. Как-то мы причалили к стене метров сто высотой (Урманские скалы). Оба Сани непременно хотели на неё залезть, а я - их сфотографировать. В результате я полез чуть правее. В отличие от Столбов, стена состояла из песчаника и разваливалась на глазах. Но лезть было легко. Я нащёлкал кучу снимков и вдруг увидел, что надо мной - козырёк. Отрицалка. Надо было спускаться вниз, но тут выступ, на котором я стоял, обрушился. Я удержался еле-еле, но положение было аховое - вниз голая стена и спичечным коробком внизу - наш плот. Держусь хорошо левой рукой и чуть-чуть правой. Правая нога стоит неплохо, но выступ ненадёжный. Левая носком впихнулась в какую-то щёлку. Единственная надежда была на Сань, но они тоже застряли. К тому же пошёл град. Я висел на скале и вспоминал всю свою непутёвую жизнь (времени было достаточно). При всей моей склонности к самоубийствам как раз сейчас помирать не хотелось. Руки-ноги у меня занемели, и через час я устал настолько, что подумывал - а не отпуститься ли к чёртовой матери? Пока кончился град, пока высохла скала, пока Сани залезли наверх - прошла, казалось, целая вечность. Затем они бросили мне сверху верёвку, но неудачно: верёвка упала так, что достать её было нельзя, зато на меня сверху обрушился град камней (хорошо, хоть спасла "отрицалка"). Со второго разу я поймал верёвку и, пока лез вверх, обмотался ею так, что Сани меня потом еле распутали. Пока Качаев меня страховал, Пинкин фотографировал, и есть в архиве моя рожа с непрошедшим выражением смертельного ужаса на лице. Впрочем, урок не пошёл впрок: уже через час меня снимали с Урманских скал повторно. Вообще, надо сказать, что к жизни мы тогда относились наплевательски. Когда я сейчас смотрю на ходы, которыми ходил на Столбах" в студенческие времена, - мороз по коже дерёт: сейчас я не повторил бы это ни за что. Например, по Манской стенке ночью...

На следующий год мы сплавлялись по Мане снова:

1973 Мана-73

Но самый рекордный поход был, конечно, этот:

1973Сисим-73

Конечно, внесли мы свой вклад и в развитие студенческого фольклора.

1973Вот график, который построил студент

Кстати. Сергей Сергеич Кислицын, по кличке "Киса", тут, конечно же, ни при чём, просто его фамилия идеально срифмовалась

Кстати, о шпорах. Эту тему никак нельзя миновать. Мы с Пинкиным подошли к делу серьёзно и основали Институт Шпаргалки. Все известные методы "шпорения" были нами изучены, классифицированы, была издана монография с грифом ДСП, ставшая бестселлером и потому быстро утерянная. Были и испытания на полигоне, иногда неудачные. Саня Пинкин, например, доказывал мне, что самое верное - не писать шпор вообще, а привязать учебник за шею так, чтобы он автоматически раскрывался, как только сядешь. Испытания были проведены при сдаче функционального анализа. Всё прошло прекрасно, но, когда Саня сел отвечать, учебник Колмогорова и Фомина тут же услужливо вывалился ему на колени. Саня был с позором изгнан, и мы утроили исследовательский пыл. В конце концов мы пришли к надёжной и простой модели: писали конспекты не в тетрадях, а на отдельных листах, а потом подвязывали эти листы под пиджак и шли на экзамен прямо с ними. Эта модель успешно служила нам до самого пятого курса и, насколько я знаю, популярна поныне среди мужского населения.

1974 Подражание А.Бабия А.Арканову

Сочинили мы и клятву первокурсника, которую, кажется, до сих пор приносят начинающие матфаковцы. Читая эту клятву, следует учитывать, что каждая строка произносилась дважды: сначала нами, а потом - очередным первым курсом. Попробуйте прочитать её именно так, повторяя каждую строку дважды, иначе она сильно потеряет.

1972 Клятва первокурсника

Я свято соблюдаю эту клятву всю жизнь. Как не знал, так и не знаю, что такое интеграл Лебега-Стилтьеса и что такое многочисленные теоремы Коши. Забавно, но у меня напрочь отсутствуют воспоминания о каких-нибудь предметах, я даже названий их не помню. Главное, что мне дал матфак, - твёрдый подход ко всем явлениям жизни. Когда мне начинают вешать лапшу на уши, я тут же вспоминаю, чему научил меня Карл Керимбаевич Джансеитов в, и лапшу сбрасываю.

Было переделано великое множество песен, вот несколько наименее плохих отрывков:

Пел он и пел, семестр летел,
Но есть на свете всему предел:
Увидел надпись он на доске,
И был в отчаяньи и тоске:
Про день контрольной
Тот текст гласил.
Студенту неудом он грозил...
Стоп
Для "Роллинг Стоунз"!
Стоп
Для "Биттлз", стоп!
Весна и смех со всех сторон,
Сидит, грызёт "Анализ" он!

А в конце, конечно же,
Увидев длинный интеграл,
Студент качнулся и упал...
Как песня смерти, раздался крик,
И с "рок-н-роллом" смешался вмиг...
Конец надеждам, конец мечтам!
Но нет конца моим стихам!
(1972)

...
А также

Говорила мама мне,
Что учиться надобно,
Да напрасно тратила слова:
Затыкала уши я,
Я ее не слушала,
Ах, мама-мама, как же ты была права!
Ах, мамочка, не знаю я
Ни лемм, ни теорем...
Ах, зачем в дипломчике
Будут только троечки,
Ах, мамочка, зачем?
...и так далее (1973)

И даже так:

1973 Заботы подступили прямо к горлу

Ну, это-то всё традиционное - кто не занимался переделкой песен! Но самое моё любимое -: вот это, ниоткуда не переделанное и никем не навеянное.

Не всё заниматься жеребятиной - писал я и статьи посерьёзнее. Вот эта, например , будучи опубликованной в "Университетской жизни", вызвала даже некоторую полемику, хотя оригинальна разве что по форме, но уж никак не по содержанию.

К сожалению, у меня не сохранилось оригинала. Текст явно правленый. Например, я никогда не смог бы написать "не оставив о себе интересных впечатлений" и "скучно вспоминать свои лучшие годы". Я бы скорее удавился, но так бы не написал. У меня было как-то иначе, но не помню как. Однако у редактора были свои понятия о стиле, и он мои тексты безжалостно кромсал. Ну ладно бы, если бы он выбрасывал что-то, а то ведь вставлял свои слова, стёртые, казённые. Меня это ужасно мучило, а ведь в 1972-1973 году я публиковался едва ли не в каждом номере "УЖ", а однажды чуть было не стал её редактором. Старого выгнали, а нового не успели принять. Меня вызвали в партбюро и предложили возглавить университетский орган печати. Хотя бы временно. Третьекурснику матфака! Я взялся за дело с энтузиазмом, набрал материал и даже смакетировал обе полосы (этому меня в своё время научила Лена Дубровина, зам.редактора, славная тихая черноволосая девушка, с которой у меня, кажется, был небольшой и весьма платонический роман). Пора было сдавать номер в печать, но тут приняли-таки нового редактора. Он, конечно, мой номер зарубил и сделал свой. В отместку я перестал печататься в "УЖ".

Правда, однажды мне позарез понадобилось в ней напечататься. Был у нас такой преподаватель - Герман Сергеевич Ганшин, и вышел у нашего курса с ним конфликт. Герман Сергеевич предмет ("Операционное исчисление" да и не только его) знал слабо, но зато бесконечно придирался по поводу дисциплины. Вечером он готовился к лекции, а утром её читал. Женька Лейнартас стал читать ту же книгу, обгоняя Ганшина на лекцию-две. С невинным видом он подсказывал Ганшину, когда тот запутывался в доказательстве, а то и вообще выходил к доске и заканчивал лекцию за него. Герман Сергеевич ответить мог только новыми придирками по поводу разговоров и посторонних занятий на лекциях. Конфликт разгорался, мы требовали убрать Ганшина, но деканат бездействовал. Тут-то я и написал заметку в "УЖ", внешне безобидную и даже хвалебную, стилизовав её под серятину, заполнявшую полосы нашей многотиражки. Однако каждая фраза имела второй смысл, понятный только матфаковцам и для Ганшина очень обидный.

Редактор подвоха не заметил и пустил заметку в набор. Однако, уже в гранках, её случайно увидел наш декан, Валентин Алексеевич Сапожников. Он приволок эту заметку на матфак, где я как раз дежурил по вахте (а я все пять лет вахтёрил), и сказал, ухмыляясь в бородку:

-Лихой ты мужик, Бабий! Но заметочку-то я твою тормознул!

-Эх, Вы! - сказал я. -Классная была заметочка! А кстати, почему Вы решили, что это именно я?

-А кто у нас ещё виртуоз пера? - спросил Сапожников.

На том дело и кончилось. Операционное исчисление у Ганшина отобрали, конфликт угас. А я до сих пор жалею, что заметка не появилась. Было бы чем гордиться! Двадцать лет спустя я применил тот же приём, "наехав" на налогового инспектора, обидевшего "Мемориал". На этот раз статья появилась в краевой газете и вызвала много шума, а её герой даже не смог подать на меня в суд, потому что статья его исключительно хвалила, а подтекст каждый понимает в меру своей испорченности!

Матфак полностью обслуживался студентами нашего курса. Из "штатников" был только комендант и три дневные вахтёрши. Мы с Саней Пинкиным по очереди вахтёрили, девчонки устраивались уборщицами, а Саня Качаев окопался лучше всех - столяром. У него был персональный подвал, в котором он жил, пил, строгал доски и писал картины, выбираясь время от времени вверх - на занятия. До этого в подвале жил и кочегарил легендарный студент Мананкин, который поступил на матфак с первым потоком и закончил его значительно позже нас. Убей Бог, не помню, куда делся Мананкин на то время, когда мы учились - он ушёл не то в многолетний запой, не то в академический отпуск, только я впервые увидел эту живую легенду на двадцатипятилетии матфака и убедился, что он существует на самом деле, а не только в мифах.

В этом подвале мы занимались тем, что пили всякую дешевую гадость типа "Солнцедара" или "Южного", и пили в громадных количествах. Как-то у нас кончились деньги, а душа горела, так мы собрали пустые бутылки, валявшиеся по подвалу, и (пятеро здоровых парней, нагруженных доверху) сдали их только за три приёма. Пили, спорили - то о теореме Гёделя, то об абелевых группах, то о месте Художника в Жизни. Любимым нашим занятием с Качаевым было купить ведро разливного пива, сесть рядом с ним, черпать кружками и трепаться...

Продолжение ППСС: Искусство без ЭВМ